внутри. И каша тут ни при чем. Он переживал из-за Эсме и негодовал на весь остров. На всех мятежников. Голубка жертвовала собой каждый день. Добровольно осталась без друзей. Что толку, что она увезла с собой пузырек с «Отвагой»? Эсме навсегда останется такой же одинокой и беззащитной. Лукас ничего не мог сделать для нее, ну хоть проводить ее попытался. Больше часа шел рядом с Зодиаком по обомшелым камням Мучной дороги. Когда сквозь голые ветки деревьев показалась белая равнина, Лукас остановился.

– Жаль расставаться, но мне пора в обратный путь. Ты хорошо запомнила, Эсме, как лечиться? Лубок, лед и две недели покоя.

– Пошел к черту, Лукас Корбьер! – сердито буркнула Эсме, готовая разрыдаться.

– Думаю, мы все у черта в лапах.

Эсме подняла капюшон, шапка валялась где-то в лесу Инферналя. И как ни душили ее слезы, все-таки выговорила:

– Одно утешает, Лукас: вы оба живы.

Потом выбралась из завесы деревьев и пустила Зодиака галопом, хотя каждый его шаг отзывался сильной болью в колене.

43

Даже в полнолуние церемония Последнего Кирпича прошла весьма достойно. Никто не свалился с высокой башни, и с летающего дивана тоже. Жакар, спаянный со своим псом, выглядел и вел себя вполне по-королевски. Если он кого-то и мог упрекнуть, то только Викторию: она ни разу на него не взглянула, плыла по бальной зале грудью вперед, как корабль, рассекающий волны, и делала остановки возле самых красивых мужчин.

Гроза разразилась на следующий день, когда Жакару донесли о двух ужасающих пропажах: исчезли план Бойни и посыльная. Сутки прошли без новостей. Король объединил их в одну, сгорая от желания разрубить Эсме на кусочки и найти план у нее в кишках. Но сделать ничего не мог – только ждал.

Чтобы скоротать время, позировал скульпторше Агнес. Наймит часто повторял: многие государи укрепляли свою власть, позволяя народу любоваться своими изображениями. Жакар не придавал совету большого значения, но согласился, чтобы его бюсты в натуральную величину украсили различные учреждения в провинциях. Устроившись у подножия трона, скульпторша лепила эскиз из воска. Она рассчитывала затянуть сеансы на необозримое время: пока Жакар позировал, он не причинял никому зла.

В Тронной зале повисло неприятное напряжение, когда доктор Фуфелье стал настаивать на аудиенции. Аристотель, ответственный за просителей, доложил о нем. Инферналь решил, что речь пойдет о новом повышении платы врачам, о введении новых налогов.

– Почему бы не принять его, сир? – спросил герцог, довольный, что нашелся предлог не томиться скукой. – Рано или поздно нам придется поговорить о новых поборах.

– Поборах, которые пойдут в уплату долга? Имейте в виду, Инферналь, я не собираюсь прозябать в нищете, чтобы вы могли набивать свои сундуки.

– Разумеется, сир, вас я ущемлять не собираюсь. Вы же знаете, за все у нас платит народ. Долг распределен на тысячи голов, он вовсе не висит над одной вашей.

– Мою позицию вы знаете, ваше величество, – вмешался в разговор Наймит. – Чтобы тысячи голов платили, надо о них хоть немного заботиться.

– Да-да, знаю, знаю. Но вы ведь много путешествовали, Наймит, так назовите мне человека, который, имея возможность жить на широкую ногу, добровольно затягивал пояс. Ну-ка?

– Судя по тому, что я слышал, таким человеком был ваш брат Тибо, ваше величество.

– Помолчите. Вы забыли, что это он повесил долг на корону. Он заслужил воздержание.

– Гм, гм, – кашлянул Аристотель. – Ваше величество, я приглашаю или отказываю?

– Впустите.

Фуфелье появился на пороге, держа в руке медицинскую сумку, и с важным видом, что всегда сопутствует визиту доктора, зашагал по красному ковру. Солнце, заглянувшее в окно, заиграло на его лакированных башмаках с каблуками по моде, введенной королевой Викторией. Вспыхнуло и в монокле Фуфелье, подменив глаз ярким бликом.

– Ваше величество, – поклонился врач, встав позади Агнес, чтобы оказаться лицом к лицу с моделью. – Я узнал, что вы из любви к искусству пребываете в полном покое и подумал: вот прекрасная возможность послушать сердце нашего доброго короля.

Жакар скрипнул зубами. Стикс заворчал.

– Послушать? Сердце? Ни за что, пока я жив!

– Но, сир… Позвольте, я объясню вам: пока вы живы, ваше сердце бьется, а пока оно бьется, я могу его послушать.

– Действительно, – пробормотал Жакар про себя, а потом заорал что было мочи: – За идиота меня держите?! Это вы идиот! Я сказал нет. Нет значит НЕТ!

Набухшая вена на виске, одышка, раздражительность – опасные симптомы. Они очень встревожили Фуфелье.

– Ваше величество простит мне печальное напоминание, но ваш отец, король Альберик, в расцвете сил… от аритмии, приступов… Учитывая наследственность… Лучше предупредить, чем лечить, не так ли? Позвольте мне! Вы ведь согласны?

Жакар мог бы возразить, что железное здоровье отца подорвало излишнее потребление наперстянки, но даже ради избавления от врача не стоило признаваться в отцеубийстве. Инферналь с беспокойством поглядывал на короля. Король шумно вздохнул.

– Я сказал: нет. Нет, СПАСИБО, доктор. Можете идти!

– Ваше… м-м… величество… А могу ли я… Могу ли я получить хотя бы капельку мочи?

– Здесь и сейчас?

– Нет, конечно, нет, сир. Позже, ваше величество. Но как можно скорее.

– Нет.

– Но…

– За мочой обращайтесь к господину Наймиту. Прекрасное качество. Отличное.

– Сир…

– Это мое последнее слово.

Жакар указал на дверь скипетром, который частенько вертел в руках. Фуфелье, смирившись, затрусил в указанном направлении. Он уже затворил за собой дверь, но Стикс, вздыбив шерсть на загривке, все еще продолжал ворчать, показывая клыки. Король положил руку ему на голову и убирал ее, только поправляя саблю, что давила ему на бедро, или кладя в рот яблочные семечки, которые старательно жевал. Рядом с королем Инферналь гладил перстень с изумрудом и сердито пересчитывал лепестки, расходящиеся от вершины свода. Наймит старался всех повеселить и болтал о пустяках. Он неистощим на всяческие истории для различного настроения, на любой вкус. Воистину хамелеон. Когда Жакар пожаловался, что королева замучила его гороскопами, Наймит тут же превратился в астролога.

– Ничего не поделаешь, Марс в Козероге, – выдал он, зная, что таково расположение планет у людей упрямых и желчных.

Жакар обернулся к нему, и Агнес подчеркнула породистый профиль: твердый подбородок, нос с горбинкой.

– Вы меня поражаете, Наймит. Серьезно говорю.

Раздраженный Инферналь пытался сообразить, что ему известно о звездах.

– Кстати, добрейший государь, вы помните о Красной Луне в будущем январе? Ваш астроном, кажется, только о ней и твердит.

– Я не принимаю Лемуана, господин герцог, и вы об этом прекрасно знаете, – сухо заметил король.

– Конечно, ваше величество! Но говорят, это редкое событие, затмение, кажется…

Собственно, Инферналь ничего не мог сказать по этому поводу, он что-то слышал краем уха и не придал особого значения. Зато Наймит придвинулся поближе, его интересовало все, в особенности Лоран Лемуан. Он провел целое воскресенье среди паутины и дребезжанья плохо прилаженных стекол в обществе старика-ревматика со слезящимися глазами за толстыми линзами. Наймит питал слабость к трагическим фигурам и остался доволен визитом.