уже не раз указывали – Жорж Санд запечатлела на страницах этого романа многие черты знаменитого аббата и изобразила свое отношение к нему в виде отношения ищущего истинной религии монаха Алексея к его непоколебимому в служении истине загробному другу и наставнику, аббату Спиридону. Уже в феврале и марте этого 1838 года она выступала со смелой защитой Ламеннэ против Лерминье в двух статьях, озаглавленных «Письмо к г. Лерминье по поводу его разбора Le livre du peuple» и «Второе письмо к г. Лерминье» – в ответ на его вторую статью. «Спиридион» является новым выражением преклонения Жорж Санд перед идеями и личностью великого католического реформатора. По-видимому, начиная с этого времени за аббатом окончательно утвердилось прозвище «Спиридиона», и Жорж Санд и Леру так его и называют в своих письмах.

Совершенно непонятно, каким образом большинство критиков, как современных появлению «Спиридиона», так и позднейших, ничтоже сумняшеся причислили этот роман к «фантастическим сказкам», к «невероятным грезам» и т. д.[294] Нам кажется, что надо быть чересчур наивным читателем или преднамеренно не желающим видеть леса из-за деревьев, чтобы не понять сразу, что все фантастическое в «Спиридионе» есть чистейшая форма, соус, под которым читателям романов в Revue des deux Mondes были поднесены весьма глубокие и ничего общего с романами не имеющие религиозные и философские мысли, целое религиозное мировоззрение или кредо.

Мы никогда не забудем того впечатления, которое вынесли лично из чтения «Спиридиона», одного из первых, если не первого романа Жорж Санд, который мы прочли. Сила и глубина этого впечатления для нас – чисто религиозного или философски-религиозного порядка – может быть приравнена только к действию, производимому чтением настоящих религиозных сочинений или к тому впечатлению нескольких страниц «Консуэло», посвященных рассказу о таборитах, которые на одного нашего друга оказали такое сильное действие, что он разом отбросил книгу, стал на колени и от глубины сердца начал молиться.

Кто, читая какого-нибудь автора, искренне и просто хочет понять его, на того, вероятно, «Спиридион» тоже произведет глубокое впечатление силою своих идей и убеждений. Кто пугается слов, или буквально понимает форму и образы и склонен не вникать в сущность, тому лучше не читать «Спиридиона»; это избавит его от возможности дешево поостроумничать и неверно оценить чрезвычайно замечательное произведение.

Для почитателей же Жорж Санд оно важно в четверояком отношении. Оно является

1) отражением теории «бесконечного прогресса» Леру,

2) символическим изображением Лессинговского «Воспитания рода человеческого»,

3) историей последовательных личных верований Жорж Санд – от католицизма ее юности до свободного индивидуального верования ее зрелых лет, и наконец,

4) представляет собою чрезвычайно верное изображение борьбы, страданий и последовательных перемен, пережитых аббатом Ламеннэ в его поисках истины и истинной верой. В этом отношении «Спиридион» полон, как нам кажется, самыми реальными и типическими биографическими подробностями, разумеется, не в смысле фотографического воспроизведения действительных фактов, а в смысле исторической и психологической правдивости и последовательности отдельных этапов его духовного освобождения. История Спиридиона может быть даже названа типической для всех историй подобных освобождений и исканий для лиц духовных в католическом мире.

И мы с глубоким интересом прочли следующие строки в письмах Ренана к Бертело,[295] показывающих, как мало Жорж Санд удалилась от верности действительности, когда писала это свое «фантастическое произведение».

Монте-Кассино, 20 января 1850 г.

...«Это в настоящее время делает из Монте-Кассино одно из любопытнейших в мире мест, и в котором без сомнения лучше всего можно изучить итальянский дух в его высших и поэтичнейших проявлениях. Благодаря влиянию нескольких выдающихся людей, и особенно благодаря серьезным научным занятиям, которыми всегда отличались бенедиктинцы, Монте-Кассино сделался, за последние годы, самым деятельным и блестящим центром современного духа в этой стране. Доктрины, которые недавно были осуждены ...имели одним из блестящих выразителей своих отца Тоста, автора «Ломбардской Лиги», «Псалтыря Странника» и ясновидца XIX века, нечто вроде итальянского Ламеннэ, со всеми особенностями нашего Ламеннэ, но со всеми отличиями итальянского духа от французского»...

Рассказав затем о гонениях, которым подверглись эти мистики и передовые люди в качестве якобы революционеров и проповедников социализма, Ренан прибавляет:

...И таким образом, в глуши Аппенинов, вдали от всех проторенных дорог мне суждено было обрести современный дух Франции, образа которой мне уже так давно ничто не являло. Первой книгой, которую я нашел в келье отца Себастьяна, библиотекаря, была «Жизнь Иисуса» Штрауса!!! Здесь только и говорят, что о Гегеле, Канте, Жорж Санд, Ламеннэ.

Между нами будь сказано, друг мой, эти отцы такие же философы, как Вы и я: научные занятия привели их к тому, к чему обязательно приводит дух современности: к рационализму, к поклонению в духе и истине. А потому какой гнев против суеверий, лицемерия, попов (это здешнее выражение!), и особенно против неаполитанского короля!.. В политике эти монахи самого темно-красного цвета, они вносят в нее то наивное доверие, то отсутствие оттенков и темперамента, которые характеризуют первые шаги в политике. Гарибальди – герой монастыря: я своими устами слышал защиту убийства короля во имя того принципа, что когда-де враг вступил на территорию, то всякое право уничтожается, военное положение действует непрестанно, и все средства дозволены.

Вообразите самое совершенное воплощение «Спиридиона» – и Вы получите полное представление о Монте-Кассино. Ах, какие образы морального самоотречения, религиозной высоты, бескорыстной интеллектуальной культурности я встретил между этими монахами! Между юношами в особенности я нашел одного или двух, поистине избранные натуры, – чуткость, тонкость удивительные!.. Они читают мне и заставляют восхищаться «Гимнами» Манцони, удивительными выражениями того морального христианства, которое завладело всеми благородными современными итальянскими умами, помимо всех догматических идей. А ведь они все-таки монахи, да и настоящие итальянские френетичсские монахи, истые energumènes, мечтающие, да простит мне Бог, об Италии – владычице мира, серьезно верующие в то, что итальянцами «мая 1848 года» можно было бы покорить весь мир. Мы лишь посматривали друг на друга, когда помощник игумна нам объявил, что, если их выгонять из их аббатства, то они подожгут его, захватив с собой лишь свой архив, как средневековые монахи уносили с собой кости своих святых»...

Нам кажется, что приведенных строк достаточно, чтобы эпитет «фантастической сказки» уже показался нам весьма малоприменимым к этому роману Жорж Санд. Но он потеряет всякое значение, если мы вспомним, что впоследствии, во время писания «Истории моей жизни», Жорж Санд дважды прямо высказалась о самой сущности собственной духовной своей жизни таким образом. Рассказывая историю своего семейного и нравственного освобождения, она говорит:

...«Моя вера осталась прежней, она