Это книга злого рока. Давай просто забудем о ней. Зачем возвращаться к неприятной теме?

– Потому что у меня, вероятно, есть ответы на некоторые вопросы.

– Асема, мии го маану, ради бога, просто забей на это.

– Туки, это всего лишь книга.

– Она убила Флору и чуть не погубила меня.

Я спиной почувствовала, как Поллукс ерзает, закатывая глаза. И как хмуро смотрит вдаль.

– Я имею в виду, Флору-ибан, – поправила я себя.

– Где сейчас книга? Прочитаю ее и проверю, умру ли я, – не унималась Асема.

– У меня нет этой чертовой книги! Я ее похоронила.

– О да. Похоронила.

Асема вытянула руки и наклонилась вперед на шатком стуле.

– Ты сказала мне, что похоронила собаку. Я знала, что это неправда. Ты не любишь собак настолько, чтобы выкопать яму для одной из них.

– Я действительно люблю собак. Может быть, недостаточно, чтобы рыть яму, но довольно, чтобы… Я терплю собак, хотя они меня ненавидят. А книгу я сожгла.

Под мерцающим пологом листьев лицо Асемы стало сосредоточенным и спокойным. Да уж.

День был испорчен. Асема напустила на себя выражение деланой властности и сцепила пальцы под подбородком.

– Ты не сжигала ее, – улыбнулась она. – Это ложь.

– Только наполовину, – возразила я.

Асема проигнорировала мои слова.

– Более того, я должна кое в чем признаться.

Поллукс взглянул на меня.

– Грех отпущен, – сказала я. – Двигаем дальше.

– Я все думаю о том дне, когда мы сидели на твоем поваленном дереве, о том, что ты тогда сказала. Я ходила к тебе домой, когда тебя не было, – призналась Асема. – Я нашла то место, где, как ты мне сказала, была закопана собака. Я подняла дерн, затем разрыла землю. Не сразу, но книгу я достала.

Я задохнулась от ярости, но лишь пнула ножку старого стола.

– Черт возьми. Ты действовала за моей спиной.

– Знаю, и мне очень жаль, – согласилась Асема. – Но я не могла оставить книгу в яме. И я нашла нечто важное.

Дивный закатный час убаюкал меня, сделав слишком покладистой для сильных эмоциональных реакций. К тому же Поллукс вовремя коснулся моей руки и вернул на землю. Я попыталась собраться с мыслями.

– Я не прощаю тебя. Хотя нет, прощаю, конечно, но все равно злюсь.

– Ладно, извини. Этого я и боялась.

– Но не настолько боялась, чтобы уважать мое решение избавиться от книги?

– Ты меня беспокоишь, Туки.

Я была слишком расстроена, чтобы говорить всерьез, а потому продолжила нести чушь о том, что Катери передала книгу мне, и только мне, а потому я единственная, у кого есть полномочия ее уничтожить. Я рассказала Асеме о том, как книга чуть не убила меня после того, как убила Флору. Наконец Асема сказала:

– Я действительно уважаю твое, как ты его называешь, решение. Но ты не избавилась от книги. Ты всего лишь ее закопала. И что самое важное, это была моя книга.

– Твоя? Нет, она была моей!

– Туки, книга сначала принадлежала мне. Флора украла ее у меня. Но что важней – она принадлежит истории.

Ее благочестивый тон раздражал меня.

– Я вся внимание, профессор Асема.

– Просто послушай, Туки! Я ищу первоисточники, – принялась объяснять Асема. – Проездом из Виннипега я увидела объявление о фермерском аукционе и остановилась. На торги была выставлена коробка со старыми бухгалтерскими книгами. Я была единственной, кто пожелал их купить. Вернувшись домой, я начала просматривать переплетенные бухгалтерские книги. Обычно в таких бывают записи, счета, заметки о товарах или долгах. Но эти записи почти никогда не занимают тетрадь целиком. Одна из книг сначала показалась пустой, но, пролистав примерно четверть, я увидела какие-то записи. Начав читать дневник, я поняла, что он, верно, был написан сразу после так называемого восстания Риэля[145], ну знаете, ранней войны за права коренных народов на землю в Канаде.

«Из Асемы действительно выйдет отличный профессор», – подумала я и откинулась на спинку стула, обиженно фыркнув. Хозяйка, похоже, начинала заводиться. Она принялась расхаживать по примятой траве и потрескавшемуся цементу. Ей не хватало только трубки и заплаток на локтях твидового пиджака.

– Полицейское преследование коренных народов белыми людьми на этом континенте восходит к созданию оккупационных вооруженных сил, нацеленных на ведение войны на уничтожение, как в США, так и в Канаде. – Она прищурилась. – Это были «синие мундиры», кавалерия, КККП[146]. Затем индейские агенты и военные стали набирать членов племени в местную полицию для наведения порядка в общине. Как только было создано Бюро по делам индейцев[147], оно завело своих копов.

Сидевший рядом со мной Поллукс откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Я почувствовала, как он выключается, однако Асема уже оседлала своего конька.

– Теперь в резервациях по части юрисдикции получилась пестрая смесь: федеральная полиция, племенная, местная, полиция штата. Или взять Миннеаполис. Здесь царят ПУМ[148] и унаследованные с давних времен взгляды на порядок, ведущие начало к Дакотской войне.

– Так держать, Асема!

Я встала, собираясь откланяться, и завершила фразу медленными, ироничными аплодисментами. Асема строгим жестом призвала меня соблюдать тишину и продолжила говорить, только на сей раз немного громче:

– После поражения при Батоше[149] народы кри, оджибве и мичифы рассеялись, так что многие люди пересекли международную границу и поселились вокруг Свитграсс-Хиллз[150] в Монтане, или на Черепашьих горах[151], или вокруг Пембины[152], или вблизи Ред-Ривера[153]. Автором рукописи была молодая женщина, вероятно, дочь оджи-кри[154] и француза. Она заболела, была спасена белой фермерской семьей, но затем содержалась в ней в качестве прислуги. Читая дальше, я поняла, что ее удерживали против воли, фактически превратили в рабыню.

Асема взяла деревянную ложку и принялась похлопывать ею по ладони, расхаживая взад-вперед. О боже мой!

– Что мне причитается за то, что я все это выслушиваю? – простонала я и взглянула на Поллукса, но он слушал внимательно.

– Наша молодая женщина пишет о жестоком обращении, которому она подверглась, когда попыталась убежать. Эти страницы трудно читать. Они наполнены подробностями того, что с ней делали. Некоторые описания настолько мучительны, что я могла прочитать только несколько строк за раз, прежде чем отложить книгу.

Она замолчала, прикрыла глаза рукой детским жестом, которого я никогда прежде у нее не замечала. Казалось, она борется с собой. Потом она бросила ложку.

– Что ты делала, отложив ее? – мягко спросил Поллукс у подруги своей дочери.

– После недолгого чтения я часами глядела в никуда, не в силах поднять руки или пошевелиться, не в силах почувствовать, что я свободна действовать по