спорить без толку. В особенно гадкие времена в головах людей буйными сорняками разрастались бредовые идеи о светлом будущем и великих целях, а также о добром правителе, который обо всех нас думает и заботится. Правильно Леся делала, что в любой ситуации шла полоть огород, мы бы с ней подружились.

И тут меня прошиб холодный пот. Чёрт! Тень! Мы совсем забыли о нём! Не зря мама ругала наше поколение, сетуя, что мы забывчивы, никогда не можем доводить дела до конца, не умеем планировать, концентрироваться и долго заниматься чем-то одним. Мы – дети эпохи коротких, обрывочных мыслей, сломанных городов и беспросветного одиночества. Бабочки-однодневки.

– Мы тупые, забыли про Тень! – выкрикнула я Льду, который снова отвернулся к окну и высокомерным смехом опровергал слова Германа и «грязной шубы», которые пытались его урезонить.

– Да не за эти ли идеи вас сжёг Иван? – Лёд сплюнул, не слыша меня. – Конечно, за них. И потому никто не вступился. Возрождение городов под пятой правительства – это же преступные мысли! А уж если остатки человечества раскрошились по планете, то никогда их вновь не собрать в единое целое. Вот ты, Герман, из пыли сможешь снова камень сделать? А зайца из мясного фарша? Наши города давно напоминают гниющие трупы! Что там возрождать? Зомби-цивилизацию?

– Тень! – взбесилась я. – Нас ждёт Тень!

Лёд замолчал и повернулся ко мне, на его лице быстрым хороводом сменялись эмоции, наступая друг другу на пятки: удивление-страх-паника-злость-решительность. Он тоже забыл, зачем мы вообще сегодня вышли из дома!

– Простите, нам пора, мы же должны ещё вылечить ядовитой водой друга, – деловито пояснила я.

Стоило выскочить за дверь, как на меня налетела женщина, а может быть, это был молодой мужчина. Мне иногда бывает сложно определить пол человека, особенно если он не стрижётся, до смерти боится воды и расчёски, а одет так, будто свалился в кучу старых вещей и что прилипло к грязи на его теле, то и решено было оставить: куски дерюги, бинты, проеденные молью свитера, шапки с дырами, почему-то натянутые на плечи… Лёд как-то пугал меня историей о существе, которого собрал псих-учёный из человеческих тел. С вцепившегося в меня человека тоже свисало одеяние-монстр, сшитое из кусков различных предметов одежды. Я оглянулась, но Лёд не спешил меня догонять, он продолжал доказывать «грязной шубе», что слушать болтовню бота в эфире – дело гиблое.

Тем временем незнакомец наклонился к моему уху и прошептал, ритмично помахивая рукавами чудовищного костюма:

– Это всё проклятие матери. Мир убил её сына, и теперь мы все обречены на мучительную погибель.

– Ага, – кивнула я, вспоминая совет Кривляки всегда соглашаться с безумцами.

Оторвав взгляд от уродливой одежды, я с ужасом заметила, что у моего навязчивого собеседника вместо одного глаза была лишь обтянутая кожей еле заметная выпуклость, на которой мерзко проступали вены. Я перестала дышать.

– Слышишь траурное пение? И Яга его тоже слышит. Это птица-Гамаюн, она знает прошлое и прорицает будущее. Ты скоро умрёшь. Ну, бывай. – Существо убрало пальцы с моего плеча и поплелось вверх по лестнице.

Я передёрнулась и изо всех сил зажмурилась. Пение птиц, доносившееся с улицы, и впрямь было тревожным: увить-убить-увидь.

– Аня… – Лёд обнял меня за плечи. – Меня ждёшь?

– Заткнись. Я Эй. Бесишь. И где ты был? Меня тут Лихо Одноглазое навестило.

– Прости, забыл, что ты почему-то теперь ненавидишь своё имя. – Он подтолкнул меня к выходу. – Какое к чёрту Лихо? Яга совсем нас запугала, – помнишь, мы ту бабу тоже за Женщину в белом приняли, а вблизи оказалось, что и шуба у нее вовсе не белая. А Лихо…

– Идём, – перебила я его, поскольку мне безумно хотелось забыть о недавней встрече, и самым лучшим способом было не говорить о ней и не вспоминать.

Лёд погладил мою щеку и потрепал по голове, словно испуганного щенка. Когда мы вышли, Яги во дворе не оказалось. Вода из озера и реки была у Льда в рюкзаке, поэтому мы побежали домой без шаманки. По дороге я думала, что если большинство людей такие же бестолковые, как мы, то миру точно конец. Не дойдя пары шагов до дома, Лёд закашлялся и схватился за грудь.

– Что встал? Если Тень умрёт, пока ты переводишь дух, я тебя своими руками придушу! – пригрозила я, потянув его за рукав.

– Это ты… разбила мне сердце… а теперь осколки в груди причиняют боль, – вымученно улыбнулся Лёд, закрывая глаза рукой. – Прошу, дай минуту!

Иногда Лёд вот так выходил из строя. Раньше мне было его жалко, но теперь подобные приступы по большей части раздражали – уж слишком часто и совершенно не вовремя они происходили. Я нетерпеливо сдёрнула с плеча Льда рюкзак и вбежала в дом. Булочка бросилась ко мне в ноги, скалясь в милейшей собачьей улыбке и виляя хвостом. Но я лишь мимоходом провела ладонью по её спине и, не сбавляя хода, помчалась к Тени.

Он все так же лежал на матрасе, укрытый одеялом по самую шею. Его лицо было красноватым, а под глазами проступили тёмные круги. Рядом сидел Врач, напряжённо уставившись на собственные руки, сцепленные в замок. Стоило мне сделать пару шагов от двери, как он поднял глаза и окинул меня цепким взглядом, сжимая кулаки. Я так и не поняла, рад он был меня видеть или нет. Да мне было плевать. Я присела на край кровати и стянула с Тени одеяло. А после достала фляги с водой. Врач замычал, но не сдвинулся с места.

– Живая и мёртвая водица! – пояснила я, не рассчитывая на ответ. – Да вот только хрен его знает, в какой бутыли жижа из озера, а в какой – из реки.

На минуту я замешкалась, принюхиваясь к содержимому. Вода и вода. Да и есть ли разница? Я задрала Тени рубашку. Его тело было таким худым! Грудь медленно вздымалась, а повязка пропиталась кровью и гноем. Я принялась осторожно разматывать бинт. От пупка к краю штанов Тени тянулась полоска тёмных жёстких волос, и это почему-то меня ужасно смутило. Захотелось снова натянуть на него одеяло и уйти в другую комнату. Возможно, будь он в сознании, всё было бы по-другому. Тень бы посмотрел на меня задумчивым, печальным взглядом и выдал одну из нелепых цитат, которые бережно хранил в своей памяти. Что-то вроде: «Плоть доставляет нам удовольствие и продолжает унижать до самого конца»[36]. Кажется, так он когда-то говорил, помешивая суп. А может, он нетерпеливо бы сказал: «Не стой над душой, особенно когда я