слегка сбить пламя с матраса. Но огонь стал цепляться за шерстяные нитки, как за верёвочный мост, и озорно пополз к моему горлу. Я закричала дурным голосом. Лёд тут же схватил мои пальцы одной рукой, не дав коснуться пламени, а второй с силой дёрнул пылающую удавку.

Шарф не собирался сниматься так легко, и мою шею прожгло острой болью.

– Проклятье! Зачем ты навязала эти узлы, зачем ты вообще его надела? – лихорадочно шептал Лёд. Он мигом намотал на кулак мои волосы, слегка оттягивая голову назад, и принялся хлопать ладонью, унимая пламя.

Я послушно стояла, опустив руки, мне уже не было ни больно, ни страшно. Мне снова стало всё равно. Лёд выхватил из кармана нож и принялся аккуратно разрезать тлеющие нитки, через секунду шарф соскользнул по моим плечам, и Лёд злобно отправил его в полёт из окна. А после придирчиво осмотрел мою шею.

– Тут прядь волос сгорела, и шея красная, это я дёрнул сильно, я же не знал, что там узел. – Он слегка коснулся моей щеки губами, а потом оттолкнул. – Иди, жди на улице! Я сам справлюсь! – прорычал Лёд, сдувая со лба мешающие пряди.

Но мне не хотелось опять тащиться на улицу и стоять с толпой зевак, поэтому я проигнорировала предложение и навалилась плечом на матрас. Лёд тоже поднажал, и вдвоём мы еле-еле выкинули поролонового монстра. После того как дело было сделано, Лёд сел на пол и расхохотался, кашляя и утирая слёзы от дыма, из его рта со свистом вырывалось сиплое дыхание, а на лбу блестел пот.

– В саже ты ещё больше напоминаешь нарисованный углём портрет! – улыбнулась я, склоняясь надо Льдом и размазывая по его щеке грязь.

– Пойдём отсюда, мы и так провоняли насквозь. – Он на секунду прижался лбом к моей ладони, а после поднялся на ноги и сгрёб меня в охапку. – Я предлагаю сбегать помыться в той горячей речке.

Лёд бережно вынес меня на лестничную площадку, и мы услышали топот, доносившийся откуда-то сверху.

– Давай посмотрим, что там у них? – предложила я, сгорая от любопытства.

Лёд опустил меня на одну из ступенек, и, взявшись за руки, мы стали подниматься наверх. Из приоткрытой двери на втором этаже доносились шорохи и скрипы. Лёд первым заглянул внутрь, а после поманил меня за собой. Тёмное помещение тоже воняло дымом, но сидящий на полу человек, казалось, этого не замечал. Он прижимал к уху какой-то аппарат одной рукой, а во второй держал палку, которой рассеянно стучал и возил по полу.

– Так задохнуться недолго. – Лёд подошёл к единственному окну, стекла которого давно были заменены картоном, и распахнул его, впуская свет и свежий воздух.

Хозяин комнаты не шевельнулся. Я наконец смогла рассмотреть его жилище – пол был сплошь устлан старыми газетами и какими-то тряпками, на ободранных стенках кое-где висели лоскуты от разных обоев. По углам друг на друге громоздились ящики, я сдвинула крышку одного из них и с удивлением увидела насекомых, похожих на пчёл.

– Закрой, их рано будить. – Низкий шёпот заставил меня вздрогнуть.

– Это пчёлы? – спросила я у хозяина комнаты, но тот не ответил.

– Ах, вот вы где! – В комнату вошла женщина, которую я мысленно окрестила «грязная шуба». И почему издалека она казалось белой? – Молодцы, что открыли окно. Герман бы не догадался. Я по всем этажам прошлась, помогла ребятам проветрить, кого-то на улицу отправила.

– Он разводит пчёл? – не унималась я.

– Что? Пчёл? Нет! Это… – женщина неопределённо повела рукой, – новый вид, почти как пчелы, тоже делают так называемый мёд, но не летают. Еду им Герман насыпает, особым образом перерабатывает травы и цветы.

– Кормлю их, а они меня, – всё так же еле слышно отозвался Герман.

– У нас тут каждый чем-то занимается, вот Леся на крыше разбила огород и наставила особых отапливаемых теплиц. В любую погоду, практически круглые сутки – она там. Копает, рыхлит, поливает. И ничего её не может отвлечь или смутить. – «Грязная шуба» тепло улыбнулась. – Даже когда Герман поймал сигнал, мы все были в таком шоке, и только Леся продолжила ковыряться в своей земле как ни в чем не бывало.

– Какой сигнал? – Лёд отошёл от окна и легонько сжал моё плечо.

– Да от правительства…

– А! – Он махнул рукой. – Официальная радиоволна? Где говорится о том, что у нас в стране все хорошо? И что после войн, эпидемий и катаклизмов сплочённое человечество трудится над возрождением городов? А ещё сводки и цифры…

– Тоже слышал? – встрепенулся Герман.

– А то! – усмехнулся Лёд. – И ещё пафосный бред про сохранение ценностей. Наш председатель иногда ловил эту байду. И что вас в ней так удивило? Вы же не поверили, я надеюсь?

В комнате повисла тишина, и я почувствовала, как от собеседников Льда повеяло враждебностью.

– Да тут достаточно в окно посмотреть, чтобы понять, что никто ничего не восстанавливает. – Лёд продолжал скалиться в улыбке, но уже тоже как-то недобро. – Мой отец давненько отследил сигнал и добрался до его источника. И там не было никакого нового города и сплочённого человечества. Только программа, из года в год кричащая в пустоту оптимистичные прогнозы и сводки.

– А зачем она так работает? – Герман отнял от уха аппарат и прижал его к груди.

– Во-первых, для поднятия народного духа. Согласитесь, приятно думать, что и до нашего города когда-нибудь доедут строительные бригады, надо лишь чуток потерпеть. Во-вторых, для кучки элит, которые, насколько мне известно, сидят и в ус не дуют на далёких островах в окружении рабов. Им тоже нравятся идеи о том, что цивилизация перестала гнить и идёт на поправку. А иначе и кусок в горло, поди, не лезет. А может, это и вовсе чья-то злая шутка… Сами же знаете, как мало осталось людей, которые действительно хотят жить и умеют выживать.

Я уже утратила интерес к их беседе и принялась отколупывать остатки обоев. В одной из квартир, где мы со Льдом ночевали, именно так я нашла тайник – в маленькой, заклеенной бумагой дырочке в стене было спрятано прелестное серебряное колечко. Жаль, оно было мне велико и потому потерялось где-то в дороге.

– Да потому что проходить мимо чужой беды и бездействовать – это же негласное правило нашего общества. Чего вы удивляетесь? И чем больше вокруг равнодушных наблюдателей, тем ниже вероятность, что кто-нибудь спохватится и кинется на помощь. Вот как с вашим пожаром! – Лёд уже начал злиться. Его бесила слепая вера Германа и «грязной шубы» в реальность постулатов из эфира.

А я знала, что