всего пять самолетов и на всех пилотами молодые летчики. Собирался послать их ночью, чтобы меньше потерь было. Поведешь их утром. Возьмете фугасные «пятисотфунтовки» с замедлением взрывателей.

Утром при инструктаже нам показали на карте и на фотографиях взлетную полосу длиной три тысячи двести футов и пятьюдесятью деревянными ангарами, где прятали самолеты, нуждающиеся в ремонте или пережидающие светлое время суток. Она вытянулась с небольшим отклонением с запада на восток. На северо-востоке от аэродрома в деревне Ринг-Ринг располагались девять зенитных орудий калибром двадцать пять миллиметров. Мы будем для них прекрасной целью.

Сперва я демонстративно повел эскадрилью на высоте десять тысяч футов в сторону Лаэ. Пусть японские наземные наблюдатели думают, что мы в очередной раз летим на расстрел. Миль за двадцать до него опустились до трехсот футов и полетели над морем на восток и по счислению поджались к острову Новая Британия. Оказались немного восточнее аэродрома Гасмата, что, как я подумал, тоже хорошо.

На цель зашли с востока, откуда нас не должны были ждать. Видимо, я недоучел японских наземных наблюдателей или японские зенитчики дневали и ночевали на боевых позициях. Они встретили нас дружным и метким огнем еще на подлете к аэродрому. Били не только девять из деревни Ринг-Ринг, но и четыре с острова Аврин. Каждое попадание по самолету отдавалось в моей заднице, которая уже предвкушала целый букет неприятностей при вынужденной посадке на вражеской территории.

Мы все-таки высыпали бомбы на взлетную полосу и проскочили дальше на запад, чтобы вне зоны зенитного огня подняться на десять тысяч футов и направиться по кратчайшему расстоянию до линии фронта. На этот раз начали греться оба двигателя, но медленно. Мы пересекли Соломоново море, добрались до острова Новая Гвинея. Над ним и заглох левый двигатель. Я передал командование эскадрильей ведущему второго звена, сообщив, что буду садиться.

Ближайшим был аэродром в городке золотоискателей Кокода. Пометки на моей карте сообщали, что взлетная полоса там травяная. Дождей давно не было, так что в грязи не застряну. Вышка не отвечала, что в этих краях в порядке вещей. Все знали, когда прилетит следующий самолет, и к этому моменту подтягивались на рабочее место. Уже на глиссаде заглох и правый двигатель, так что я малость не дотянул до взлетной полосы, левым крылом снес верхушки пары деревьев. Самолет повело в ту сторону. Коснувшись колесами шасси травяного покрова, покатили к джунглям. Я притормозил правое колесо, но не успел вывернуть, задел левой половиной крыла толстое дерево. На этот раз победила природа, отодрав пару листов обшивки. Самолет опять крутануло влево. Он въехал носом между деревьями, ударившись крылом о стволы, и резко остановился. В кабину сразу потянуло гарью.

— Джонни, выпрыгиваем! — крикнул я, открывая вправо фонарь кабины.

Схватив сагайдак, выбрался на крыло, которое в передней части отломилось от фюзеляжа и под моим весом немного качнулось. Два быстрых шага по нему — и прыжок в высокую сухую траву. Рядом через нижний люк спустился стрелок Джон Ренделл.

— Аварийные наборы берем? — спросил он.

— Не надо. Отсюда ходят военные грузовики в Порт-Морсби, — ответил я. — Убегаем, пока не разгорелось и не рвануло!

Мы побежали наперегонки подальше от самолета. Меня почему-то разбирал смех, как в детстве, когда удалось оторваться от погони. Метрах в двухстах от дымящей «Тутси» остановился, а потом сел лицом к ней. В голове вертелась строки дурацкой песенки пожарников из какого-то детского фильма «Гори-гори ясно, чтобы не погасло!». Не сложились у меня отношения с этим самолетом, не жалко эту изнеженную, ленивую тварь.

80

Девятнадцатого мая оставшиеся в строю экипажи Восьмой эскадрильи, передав уцелевшие самолеты Восемьдесят девятой, полетели на пассажирском «Дугласе» в Сидней за новыми самолетами. Там нас уже ждало пополнение — недавние выпускники военных летных школ. По прибытию узнали из газет, что очередная «Летающая крепость» с прозвищем «Мемфисская красотка» совершила двадцать пятый вылет. Главной ее особенностью было то, что всего один член экипажа получил «Пурпурное сердце», остальные во время боевых вылетов отделывались моральными травмами. Бывают такие исключения. Рядом гибнут пачками, а кому-то удается пройти между убитыми и ранеными, порой даже не запачкавшись их кровью.

В Австралии застряли на пять ночей. Нас разместили в казарме на военном аэродроме. Младшие офицеры жили в двухместных комнатах со всеми удобствами и обязательным вентилятором под потолком. Жара здесь стояла круче, чем на острове Новая Гвинея, хотя воздух был суше, поэтому переносилась легче.

В первый вечер я вышел прогуляться за пределы военной базы. Выход для нас был свободный, австралийские военные на контрольно-пропускном пункте ничего не спрашивали, лишь шутливо предупреждали, что на обратном пути не надо перелезать через ворота, которые были сварены из тонких труб и покрашены в цвета британского флага. Видимо, это было любимое развлечение пьяных янки, возвращавшихся ночью из баров, которых на отрезке в полмили я увидел десятка два.

Дальше начиналась окраина города. В одном из домов на первом этаже между магазинами продуктов и одежды я заметил вывеску — красным на синем поле — из английского названия профессии и французского имени и фамилии, причем последняя обозначала ту же профессию «Taylor Henri Tailleur». Принадлежало заведение пожилому сухощавому носатому французу с густой черной растительностью в длинных ушах.

Я поздоровался с ним на французском языке и спросил шутливо:

— Можно заказать костюм у дважды портного Австралии?

— Конечно, можно! Тем более, что вы первый, кто правильно понял смысл моей вывески! — заулыбавшись радостно, ответил он. — Откуда так хорошо знаете французский язык?

— Мама была француженкой, — ответил я. — Погибла в автокатастрофе два года назад.

— Пусть покоится с миром! — перекрестившись, пожелал портной по фамилии Портной и спросил: — Вы, действительно, желаете заказать штатский костюм, а не форму?

— Да, — подтвердил я. — Мне осталось сделать два боевых вылета, после чего получу возможность демобилизоваться. Подумал, что надо бы подготовиться к этому. Военная служба явно не то, чему я хотел бы посвятить жизнь. Попробую себя в гражданской авиации.

Мы выбрали дорогую ткань «джентльменского», темно-серого цвета, портной обмерил меня и пообещал уложиться в четыре дня. Костюм обошелся мне в двадцать два американских доллара. В Грейт-Фолс столько же стоил в магазине готовой одежды. Австралийский француз взял доллары США без колебаний, потому что сейчас это самая твердая валюта, задвинувшая далеко и, как я знал, надолго британский фунт стерлингов.

Через день на базу залетел генерал Кенни и заодно наградил экипажи бомбардировщиков и истребителей, получавших новые самолеты. Мне и стрелку Ренделлу вручили за потопленный эсминец и двадцать боевых вылетов по два