какой-то момент Поли уже сидел верхом на противнике и бил его голову об пол, пока лысый не перестал шевелиться.

Поли встал и отряхнул ладони, как будто выполнил заданную работу, тяжёлую, но не труднее, чем целый день таскать с пашни камни. При этом у него текла кровь, и один глаз уже начал заплывать. Колонелло аплодировал, но лишь кончиками пальцев. Он не был счастлив оттого, что этот сосунок одержал верх над двумя матёрыми волками. Поли вытер лицо рукавом, а дядя Алисий налил для победителя кубок вина. На лысого больше никто не обращал внимания, только я заметил, что он поднялся, с трудом, опираясь на что придётся, и встал на ноги.

Потом он вдруг схватил с лавки свой нож, рванулся к Поли и хотел вонзить оружие ему в спину.

Я не храбрец, действительно нет. В деревне все говорят, что я ссыкун, и они наверняка правы. Но Поли мой брат, а брат – это самое ценное, что может быть у человека, особенно когда родителей уже нет в живых. Но в то мгновение я об этом не думал, я вообще ничего не думал, и то, что сделал, никакое не геройство, хотя дядя Алисий потом говорил про геройство и повторял это каждый день. А я даже сам толком не знаю, как это произошло, только помню, что табурет, который я швырнул, был для меня неподъёмным, но я всё-таки метнул его, не мог же он сам по себе полететь по воздуху, он угодил лысому в висок, и тот, падая, продолжал сжимать в руке нож, так что все могли видеть, что он замышлял.

Свит ещё в колыбели задушил волка, а Давид победил Голиафа, но то были настоящие герои, а я не герой, а всего лишь Евсебий, неженка, которого в деревне зовут Клоп, а в Эгери зовут Готфридли. А теперь мной все восхищаются, даже Поли, который ещё никогда мной не восхищался, он говорит, я спас ему жизнь, и, может быть, это даже и так, но всё это случилось так быстро, что я сам не успел понять, как это произошло. Дядя Алисий мной гордится, а ещё больше гордится собой, потому что всегда говорил, что сделает из меня настоящего бойца. Лысый и тот, что с серьгой, уже час спустя снова горланили песни, как будто вся эта потасовка была всего лишь развлечением для них. Лысый уверяет, что вовсе не собирался убить Поли, а только хотел показать ему ножом, что он ещё далеко не побеждён. Но теперь они нас зауважали и даже потеснились, чтобы мы тоже могли сесть к ним на лавку. Мне пришлось выпить много вина, и мне от него стало плохо, а Поли потом тоже. Наверное, мы с ним всё-таки больше похожи друг на друга, чем я всегда думал.

Сорок третья глава, в которой опять поссорились

Между Полубородым и дядей Алисием дело дошло до ссоры, я бы даже сказал: до войны. И я оказался между ними, хотя ничего не делал.

Началось с того, что я услышал, как Алисий раскричался на улице у колодца. «Поёт псалмы задом наперёд» – так это называла наша мать, когда кто-нибудь так ругался. Я не знал, что это имеет какое-то отношение к Полубородому, но, разумеется, выбежал на улицу, и не только потому, что орал мой дядя, поэтому тоже, но и чтобы не пропустить, когда происходит что-то необычное, чтобы потом, когда все будут вспоминать про этот случай, не сидеть тупо, не имея ничего добавить. Остальные в деревне прибежали точно так же, собиралось всё больше людей, и близнецы Итен, и Придурок Верни, а последним прихромал Ломаный, который из-за своих покалеченных ног ходил не так быстро. Только Поли там не было, он в тот день ушёл в лес проверить свои силки. С тех пор как я спас ему жизнь, точнее, с тех пор, как он так считает, Поли уже дважды приносил зайца для Полубородого и меня, он ловил их много, они с Алисием не успевали всё съесть. У него ведь есть и добрые черты, но он не хочет их показывать, ему это зазорно.

Итак, ссора между дядей Алисием и Полубородым. Оба стояли у колодца набычившись и смотрели друг на друга – каждый своим единственным глазом. Так стоят единоборцы перед схваткой, когда ещё не коснулись друг друга. Полубородый был ко мне обожжённой половиной лица, она всегда одинаково лишена выражения, поэтому я не мог бы сказать, разгневан ли он как Алисий или нет. Хотя: по Полубородому не увидишь ярости, он заглатывает её внутрь себя и в какой-то момент изрыгает наружу целиком, как сова свои погадки. Зато у Алисия лицо так налилось кровью и набрякло, что здоровый глаз того и гляди выскочит из орбиты. Он крыл Полубородого ругательствами, из которых «чужак поганый» было самым мягким. Он кричал, что пришлому бродяге, не имеющему никакого отношения к нашей деревне, нечего соваться в дела, которые его не касаются, и пусть лучше уматывает туда, откуда пришёл, там его уже заждались, чтобы довершить начатое, а он, Алисий, готов поучаствовать в хорошем деле своей вязанкой хвороста. Это была с его стороны стрела, пущенная вслепую, но она попала в яблочко лучше, чем он мог предположить; правда, я был единственным, кто понимал, насколько эти слова могли ранить Полубородого. Однако он остался спокоен и только посмотрел на Алисия пристально, как будто тот пришёл к нему по случаю недуга и сам толком не знал, что у него болит. Полубородый не кричал на него в ответ, и это приводило дядю Алисия в ещё большее неистовство; когда человек ищет ссоры и не находит её, он не знает, на чём сорвать зло. Он кричал, что у себя в доме он хозяин и господин, а каких гостей он к себе приглашает, не касается всякого пришлого сброда.

Значит, речь шла об отслуживших солдатах, которые то и дело ночевали у дяди Алисия; в деревне никто не был им рад, кроме разве что Мартина Криенбюля, тот мог сбывать им свой самый кислый ройшлинг; после третьей кружки они уже не замечали никакой разницы. Мне тоже было бы приятнее, если бы они оставались по ту сторону Альп и убивали бы друг друга там. Это очень опасные люди; я до сих пор не верю, что лысый не собирался пустить в ход свой нож. Но какое отношение эти скандалисты и