возраста меня уже не тянет играть, а до взрослых я ещё не дорос, хотя дядя Алисий меня всегда вовлекает, когда у него гости.

– От старых солдат всегда научишься большему, чем от самых учёных профессоров, – говорит он.

Но от его друзей можно научиться только пьянству, а за те песни, какие они поют, наша мать вымыла бы им рот отваром галинсоги.

Это уже странно: так долго я мечтал вернуться домой, а теперь мне не по себе всякий раз, как ступаю на порог родительского дома. Мне тогда стоит отдельных усилий просто здесь быть, не то что принадлежать этому месту по-настоящему, но никак не получается, а то, что произошло вчера, было совсем уж плохо. Хотя дядя Алисий в виде исключения сильно меня хвалил.

Сорок первая глава, в которой рассказывается о шведах

Мне запомнилось, что их было четверо, но на самом деле их было, конечно, пятеро, если считать Поли. Но он по-настоящему не считается, поэтому дело и дошло до спора.

Трое приезжих на самом деле не все были военными камрадами дяди Алисия; он принимал каждого, кто был в Италии, и среди тех, кто возвращался домой, шла молва, что есть по дороге такой гостеприимец, которому не надо платить за постой. Только на вино приходилось потратиться; всё скопленное Алисием ушло монахиням в госпитале, а если бы и был у него сундук денег – но у него не было, – он бы давно опустел до самого дна, на котором нарисован сторожевой пёс. Но я не думаю, что этот магический пёс действительно охраняет богатство, для этого мой тайник в могиле Голодной Кати куда надёжнее.

Те трое и дядя Алисий походили друг на друга – не так, как родственники, а так, что было заметно: они все из одной конюшни. Солдаты сидят иначе, чем обычные люди: спиной к стене и расставив колени, как будто только что завоевали себе это место и не отдадут врагу ни вершка. Поли подсел к ним на лавку, но они не потеснились ради него, так он и сидел на краешке, свисая с него половиной зада. Ему было неудобно, но он делал вид, что всё наилучшим образом. Но я-то знаю его лицо и вижу, когда он притворяется.

Если встретишься с одним из таких солдат на улице, всё равно с каким, лучше отступить в сторонку, в грязь и в лужу, чем оказаться слишком близко к нему; а окажись они все вместе перед монастырским подвалом с припасами, то келарь, который обычно стережёт свои бочки так, будто это его родные дети, добровольно распахнул бы перед ними дверь, ещё и поклонился бы перед ними.

У одного из троих была тёмная кожа, не знаю, то ли от солнца Италии, то ли от природы, а в мочку правого уха была продета золотая серьга в виде кольца, как у цыгана. Он то и дело хватался за это кольцо. Это движение, должно быть, вошло у него в привычку для отвода глаз в бою, потому что опасной у него была как раз левая рука; но это я заметил только позже. У второго на голове вообще не было волос, но внимание привлекало не это, а его беспокойные глаза, они всё время бегали из стороны в сторону. Третий был самый старший, и если он хотел что-то сказать, остальные сразу смолкали, даже не договорив начатую фразу. Нетрудно было догадаться, что в Италии он занимал какой-то значимый пост.

Когда я вошёл, они обратили на меня не больше внимания, чем на паука или на сороконожку на стене, один лысый на мгновение задержал на мне взгляд. Я чуть было не перекрестился от дурного глаза, но не посмел; это могло его обидеть. Они были ещё трезвые или не сильно пьяные, это было заметно по их разговору. Напившись, они произносят каждое слово так тщательно, будто балансируют на брёвнышке над пропастью.

Они рассказывали про войну, как обычно, и все, разумеется, были герои. Столько битв, сколько они выиграли, не насчитается и в сотне походов. Поли слушал, раскрыв рот, как маленькие дети, когда Чёртова Аннели рассказывает про страну лентяев, где колбаски растут на деревьях, а колодцы полны сладкого сусла. Я бы лучше куда-нибудь ушёл, но дядя Алисий велел мне остаться, а когда он командует, его приказа нельзя ослушаться. Я забился в угол и надеялся, что они забудут про меня. Их похвальбу я не слушал, пытаясь думать о чем-то более приятном, о Кэттерли, например, и об ощущении в пальцах, когда расчёсываешь её волосы. Но долго пробыть невидимым не удалось, потому что в их брехне возникла пауза, и дядя Алисий указал на меня:

– А вот мой племянник. Я из него сделаю настоящего солдата.

Трое оглядели меня так, будто я был гусь, которого крестьянка принесла на продажу в рыночный день, а они пока не определились, хочется ли им жареной гусятины. Чёрный с серьгой в ухе поднял одну бровь – не знаю, как он это сделал – и сказал:

– Да это же дрыщ, такой потеряется в вонючей дырке полковой потаскухи.

Другие засмеялись, и Поли тоже, потому что он во всём им подражал. А смеются они всегда громко, как будто кого-то хотят убедить в своём веселье. Дядя Алисий за меня заступился и сказал, что дело не в мускулах, храбрость у человека в крови, а его племянник полон отваги. Хоть по нему, может, и не видно. Но я настоящий швед. Наверное, у меня было глупое лицо, потому что они опять засмеялись, и старший из них, тот, которого никогда не перебивали, сказал:

– Я думаю, мальчишка даже не знает, что такое швед.

– Может, вы ему объясните, colonello[22], — предложил дядя Алисий. – Уж вы-то умеете рассказать о таких вещах.

С этой истории начался вечер, а худшее, случившееся потом, произойдёт только позднее. Это была история не из тех, какие рассказывает Аннели, когда с напряжением ждёшь, что же будет дальше, но я кое-что при этом усвоил; в частности, то, что мы, швицерские, собственно, и есть шведы. Не знаю, была ли то подлинная история или сказка, но я не хотел задавать такие вопросы.

Швеция, рассказал колонелло, холодная страна на севере, солнце иногда не показывается там от Дня святого Мартина в ноябре до Пепельной среды в самом начале поста. Бывает, что и летом идёт такой снег, что засыпает весь город. В такой стране могут