class="p1">— Нервный срыв? — а этот вопрос задала леди Вальбурга, появившаяся со стороны коридора, ведущего на Рейвенкло. Наверняка, ее пропустил через свой камин профессор Флитвик. — С чего бы вдруг? И отчего такая секретность? В мою бытность у девушек нервные срывы случались по два раза на дню, у юношей — раз в неделю. Хотите сказать, что никто больше истерик не устраивает? Один Поттер сподобился?

Возможно, Дамблдор хотел вставить слово-два, но Вальбурга ему не позволила, а вскоре к ней присоединились Малфой и Боунс, прибывшая в сопровождении двух авроров, и разговор стал общим, переместившись в больничное крыло, где сразу же выяснилось, что Поттер лежит без сознания.

— Значит, нервный срыв?! — подняла голос Вальбурга.

— Да, как-то не вяжется, — согласилась Боунс.

— Мадам, — вежливо дотронулся до ее руки Эрвин, — обратите внимание на мочку уха. — Там прежде была серьга-артефакт для ментальной защиты.

Разумеется, его услышали все, а не только глава ДМП, и все разом посмотрели на ухо мальчика. Помфри успела наложить противоожоговую мазь на то место, где еще утром находилась маленькая сережка-блокиратор.

«Это ж, какой силы было воздействие, что блокиратор потек?»

За прошедшие девять месяцев Эрвин многое узнал о Дамблдоре и кое о чем стал догадываться, подозревая директора во многих неприглядных делах, но сегодня Великий Светлый явно перегнул палку. Возможно, вспылил и применил к Поттеру гораздо более мощный ментальный пробойник, чем мог выдержать ребенок. Оттого и приказал запереть бессознательного Поттера в больничном крыле. Наверное, думал, — и не без основания, — что за несколько дней у мальчика заживет ожог на мочке уха и он выйдет из состояния комы. Даже для очень сильного менталиста проблема комы состоит в том, что на человека в этом состоянии не действует Обливиэйт. А значит, очнувшись паренек может рассказать лишнего. Однако и это не все. На человека в коме невозможно воздействовать: не поменять воспоминания, не сделать закладки, не изменить точку зрения. И, если этого мало, то кома перекрывает доступ к памяти. Ничего от такого полутрупа не узнаешь, ничего в его памяти не найдешь. И теперь Дамблдор был по уши в дерьме. Свидетелей уйма, и чтобы не понять, что произошло с ребенком, надо быть полным обалдуем. Поэтому директор решил откупиться полуправдой, чтобы не вскрылось истинное положение дел.

Его версия звучала вполне правдоподобно, если бы не наличие нескольких нестыковок. Будь это обычные дознаватели никто ничего бы не заметил, но Боунс, Малфой и Блэк были не только заинтересованными лицами, они являлись сильными хорошо образованными волшебниками и опытными, много чего повидавшими в жизни людьми. Тем не менее, интуицию к делу не подошьешь, и, даже если очнувшийся Поттер озвучит несколько иную версию событий, это будет слово ребенка против слова взрослого. А трактовка событий, предложенная Дамблдором, сводилась к следующему. В силу занимаемой должности и обязанностей опекуна мистера Поттера, которые с директора никто не снимал, он ознакомился с заявлениями, поданными Блэками и Гарри в Министерство и в Визенгамот, и пришел в ужас, поскольку посчитал, что мальчик находится под ментальным воздействием. С его точки зрения, вся эта затея была организована пожирательскими недобитками, чтобы бросить тень на героев сопротивления. Отцовство Блэка, по его словам, выглядело более, чем смехотворно. Любовь к нему Лилиан Поттер представлялась немыслимой и невозможной. Зачем ей гуляка Сириус, если у нее есть великолепный и безупречный Джеймс? В общем, сопроводительных бумаг он в глаза не видел, а без них оба документа выглядели, как попытка опозорить чету Поттеров и перехватить опекунство, передав Мальчика-Который-Выжил в руки темных волшебников. Убедить в этом Поттера Дамблдору не удалось, — к тому же мальчик вел себя крайне агрессивно, — и он полез к нему в память, чтобы выяснить подробности и снять чужеродные закладки. Разумеется, это было неэтично, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Однако пробиться к сознанию Поттера Дамблдор не смог. О том, что у ребенка в крови находится блокиратор и что он носит в ухе сережку-артефакт, директор, якобы, не знал.

— Откуда у мальчика, выросшего в семье маглов вдруг взялся блокиратор? Это редкое и довольно дорогое зелье. Мне и в голову не могло прийти…

«Врет, как дышит!» — Эрвин не верил, разумеется, во всю эту чушь.

Маг такого уровня не мог не увидеть серьгу, а, увидев, не мог не понять, что это такое. И действие блокиратора он должен был почувствовать еще в самом начале проникновения, и тогда у него бы появился выбор: отступить или дожать. Дамблдор пошел напролом, и понятно, почему. Прочтя обращения Поттера и семьи Блэк, он осознал, что удержать контроль над жизнью мальчика ему не удастся. Он и так уже упустил момент, когда Поттер познакомился и сблизился с Бойдом и начал меняться в неприемлемом для директора направлении. Признание же Блэка отцом Гарри полностью выбивало почву из-под ног Великого Светлого. И в голову к мальчику он полез, чтобы, во-первых, выяснить, как так вышло, и во-вторых, попытаться воздействовать на приоритеты и базовые ценности мальчика. Он же еще ребенок, и даже если Бойд и Блэки его распропагандировали, ничего в мозгу Поттера еще не устоялось, а значит все еще поддается воздействию. Это-то все понятно, непонятно другое: что, черт возьми, нужно Дамблдору от мальчика. В чем состоит для директора сакральная ценность Поттера? Он ведь не единственный сирота в Хогвартсе, так отчего все раз за разом сходится именно на нем?

Увы, Эрвин не знал ответов на эти вопросы, однако у него имелись на этот счет некоторые подозрения. Другое дело, что по случаю всех этих разборок между попечителями и директором, Эрвин снова задался вопросом к самому себе.

«А оно мне надо?»

И в самом деле, нужен ли ему мелкий Поттер? Важен ли он для Эрвина? И, если все-таки нужен и важен, то насколько? Настолько, что Эрвин готов по мере своих сил помочь, но не перенапрягаясь, разумеется? Или настолько, что готов вложиться по полной? Эрвин Грин мог предположить, что некоторая опека над мальчишкой ему лично не навредит, в особенности, если учитывать будущие выгоды от «дружбы» с таким человеком, как Мальчик-Который-Выжил-и-Теперь-Непременно-Станет-Лордом-Поттером. Катя Гертнит была в этом смысле куда добрее. К тому же, какой бы стервой она ни была в бытность свою женщиной, Катя нет-нет да задумывалась, как там ее мальчики. Все-таки она им мать пусть по большей мере, и равнодушная. Однако Эрвин Бойд — не Грин и не Гертнит. У него свои интересы, своя мораль и другой образ мысли. Все другое, если не лукавить, и тело, и душа, и даже