Сестры, потеряв голову от радости, стоило им увидеть вернувшихся трутней, натыкались друг на друга. Побуждаемые отчаянным желанием удержать их, они наперебой говорили, что им очень хорошо живется и что совсем скоро к ним прибудет королева. Трутни ничуть не в меньшей степени желали теплого приема, они смеялись и выдавали разудалые шутки, удивляя сестер россказнями о своих приключениях в золотых дворцах, которые, однако, не шли ни в какое сравнение с их родным домом.

Флора слышала, как шумная ватага, смеясь и болтая, поднялась по лестнице на средний уровень. Все направились в столовые, которые, несомненно, должны были открыться по такому поводу. Шаги в коридоре стихли, но она продолжала прислушиваться, опасаясь засады.

Она ощущала, как дочь тяжелеет у нее на руках, и, взглянув на нее, изумилась. Малышка еще подросла, и ее прекрасное личико снова изменилось. Медленные и устойчивые частоты перемещались волнами по ее телу – и внезапно Флора поняла, что ее дитя не спит, а пребывает в трансе. Ее дочь входила в Священное Время.

Флора не представляла, что делать. Это не должно было случиться так быстро – несомненно, требовалось еще несколько дней кормления, однако она не могла вспомнить сколько. Она не могла сосчитать, сколько дней уже давала дочери Поток, и не понимала, что ей теперь делать. Священное Время было сакральным ритуалом с положенными молитвами и церемониями – малышку следовало поместить в особую камеру, причем немедленно, однако она уже была слишком большой для колыбели из прополиса, а мысль о том, чтобы запечатать ее в гробницу мертвой мыши, казалась Флоре невыносимой.

Тишина стала давить на Флору, и она в отчаянии потянула себя за антенны. Ее дочь умрет, если оставить ее в таком состоянии, а если ее обнаружат, то непременно убьют. Одного яйца она лишилась из-за полиции фертильности, другого – из-за Явления, а теперь она убила жрицу, чтобы спасти этого ребенка.

Дочь Флоры пролепетала что-то и пошевелилась, погружаясь в более глубокий транс. Ее запах был таким изысканным, что Флора наклонилась и вдохнула его, глядя в изумлении, как на детской головке появляются две световые точки – на тех местах, где должны вырасти антенны. Изменения происходили прямо на глазах у Флоры, и все ее инстинкты буквально кричали, что она должна защищать своего ребенка, а значит, необходимо обеспечить ему укрытие для Священного Времени.

В каком месте улья это делали? Она проклинала себя за то, что не выяснила этого раньше. Несомненно, она видела это место, но просто не замечала. Пытаясь успокоиться, Флора стала представлять все помещения улья, в которых ей доводилось бывать, но ей никак не удавалось вспомнить место, предназначенное для Священного Времени. Она знала лишь то, что младенцев, достигших определенной стадии развития, переносили из Второй Категории… в какое-то неведомое место, откуда они попадали в зал Прибытия, там и вылуплялись пчелы.

Оно должно быть чистым. Так сказала старая Ворсянка в столовой.

Обдумывая все это, Флора крепче прижала к себе дочь. Уборщицы проводили большую часть времени в зале Прибытия, вычищая освободившиеся соты. Для чего? Чтобы подготовить их для повторного использования.

Все эти длинные ряды родовых камер: ближние, из которых вылуплялись пчелы, средние, которые чистили, и отдаленные, запечатанные и тихие… Как знала каждая уборщица после нескольких дней работы, они использовались по кругу. И Флора вдруг поняла, что имела в виду Ворсянка, умиравшая в столовой. Не было никакого особого места для Священного Времени; дети просто входили в транс во Второй Категории, и тогда кормилицы переносили их в зал Прибытия и запечатывали в чистые камеры. А значит, именно там полиция фертильности будет переворачивать все вверх дном в поисках незаконно отложенных яиц.

Флора услышала над собой топот и ощутила смутную вибрацию звуков – из прихожей среднего уровня доносилось пение. Трутни серьезно относились к своей праздничной миссии. Когда-то она спасла жизнь Сэру Липе, а теперь он спасал жизнь, вероятно, не только ей, о чем она не очень заботилась, но и ее любимой дочери. Флора благословила его от всего сердца, и от чувства благодарности у нее выступили слезы. Она наклонилась поцеловать личико спящей дочери, и, к ее радости, на память вдруг пришли слова Королевской Молитвы.

Если в этом мире осталось хоть что-то святое, Флора знала, что это ее любовь к своему ребенку и к Королеве, ее прекрасной матери, которая любила ее и сказала ей, чтобы она не стыдилась своей породы. Пока трутни и сестры веселились вверху, Флора мысленно произносила слова Королевской Молитвы, и они полностью завладели ее душой.

Из Смерти приходит Жизнь вечная…

Она подняла взгляд. Единственное место, где пчела могла лежать никем не потревоженной, находится за этой стеной. Это не спальня и не зал Прибытия. Это морг, куда не заходил никто, кроме флор. И сейчас, пока трутни бражничали наверху, у нее было время, чтобы…

Флора распространила запах своей породы как можно сильнее и подождала, укрывшись за ароматом прополиса, пока в прихожей все не стихнет. И тогда, держа на руках свою неподвижную белую дочь, она поспешила к моргу. Несколько пчел взглянули на нее с удивлением, но она неистово замотала головой, отгоняя их, и пробормотала, заикаясь:

– Болезнь, болезнь…

И сестры бросились врассыпную.

* * *

В морге не было никого, кроме пары уборщиц, которые кивнули ей, ничего не сказав. Флора опустила драгоценную ношу на пол в темном углу и выждала, пока они не уйдут. Ее дочь росла и менялась на глазах – терять время было нельзя. Со всей силой, свойственной ее породе, и с предельной аккуратностью Флора прогрызла стенку между двумя полками для хранения, объединив их в одну, затем сделала из разбитого воска заслонку, чтобы скрыть дочь. Работая, она мысленно проговаривала слова Королевской Молитвы, пока не согрелась, а ее рот не наполнился сладостью Потока. Флора наклонилась над спящей дочерью и дала упасть последним сияющим каплям вокруг ее головы. Никакими словами невозможно было выразить ее материнскую любовь.

И наконец, она запечатала свое дитя.

Вернувшиеся трутни подняли настроение в улье на один день, но трений между Премудрыми и Ворсянками уже невозможно было не замечать. Улей разделился на два лагеря, и каждый из них – и Премудрые, и Ворсянки – требовал, чтобы другие признали их главенство. Ситуацию ухудшала пропавшая без вести жрица, что бросало тень на Ворсянок, однако те заявляли, что несколько их старших сестер также пропали, и помещения заполнялись кричащими и спорящими сестрами. Только на уборщиц никто не обращал внимания, поскольку ни Ворсянкам, ни Премудрым не было до них дела, лишь бы они добросовестно выполняли свою работу. Флора оставалась со своими сестрами по породе, несмотря на хорошую погоду для полетов, и не только потому, что ей требовалось находиться как можно ближе к моргу, но и потому, что она ужасно устала. Впервые в жизни она не испытывала страстного желания летать. Ее печалили склоки между сестрами различных пород и общее ухудшение обстановки в улье. Прекрасные центральные мозаики в прихожих больше не сияли и не пульсировали энергией, а без резонансной частоты Разума Улья соты теряли свою красоту. Ожидание усиливало среди пчел раздражительность и отчаяние, ведь каждой сестре приходилось склоняться в пользу той или иной стороны, притом что все жаждали Служения, и каждая испуганно шептала про себя: