— Пшла, — свирепо прошипел Егор.

Привыкший к темноте взгляд обнаружил, что самочинная тварь, отлетев порядочно, автоматически и поспешно, словно выполняя цирковой трюк, устремилась на диспозицию. В животе возникла неожиданная трясина. Теперь Егор встретил соперницу ударом. Кошка обиженно вякнула в небольшом полете, приземлившись при этом ловко на ноги, без колебания и даже разнузданно устремилась к Егору. Его объяла едва ли не истерическая смесь гадливости и страха, желудок конкретно пошел заворачиваться в жгут.

— Ты, ссука, — злобно и надрывно прорычал мужчина.

Теперь удар был хорош. Кошка с силой отлетела, ударившись сперва об угол стоящего бесхозно в коридоре шкафа, перевернулась и, прокричав свое прогоркло и отрывисто, упала на бок. Тут же, впрочем, вскочила на лапы и уже замерла. Что в ней происходило, было предположить трудно, да и занимался Егор собственным раздрипаным организмом. Однако и тут она не остановилась, а пошла безобразно, надрывно ныть. Наш герой тем временем лихорадочно и слепо тыкал ключ в скважину. И тут соседская дверь, что располагалась перпендикулярно Егоровской — в угол между этими дверьми и забивалась кошка — отворилась, высунулась соседка и ласково проворковала:

— Муся, это ты мяучишь?

Зверь стремглав кинулся в щель. Егор оторопело пробормотал:

— Здрассьте, опять лампа перегорела.

Заскочил в квартиру, бурно дышал, отчаянное смятение воровало тело, клокотал в груди ком ужаса.

Причем тут кошка, скажете? А притом — к иной-то фауне Егор относился с почтением… Раз в юношестве ехал на велосипеде и задавил нечаянно нерасторопную трясогузку, замечтавшуюся бог весть о каких благах на проезжей тропинке. Ровно по голове прошелся — только трепыхнулась длинным хвостом. С велосипеда соскочил, не подошел, нечто стопорило — сердце знойно, взыскательно ухало. Долгонько страдал.

Однажды приснилось, что он женщина. Проснулся с ощущением темной вязкости. Три дня длилось тяжкое эхо. Оттого что ощущение было… сладким.

Хм, боялся женщин, — мстил, получается, им, прохаживаясь по телам, замещал обиду? Наверстывал упущенное одиночество?… Тяжкий вздох.

* * *

Егор в детстве вязко мечтал об аквариуме, со страстью приходил к другу, отец которого был рьяным болельщиком и целую стену комнаты отдал аквариумному стеллажу. Или возьмите, «Человек амфибия» оказался одним из любимых фильмов — правда, там покоряла и музыка. В зрелом возрасте из Егора нечаянно, по случаю вылезет фраза: «Его манил океан, потому что там нет любви». Словом, самым-то плотным методом окунулся в воду.

Приохотил к яхте все тот же Володя Зарубин, закадычный соперник по амуру («В случае трений любого рода вы можете рассчитывать на меня. Вы понимаете, о чем я?» — имел манеру говорить недавно знакомым женщинам), и со временем Егор стал фанатиком моря, почти полгода проводил на судне. Полюбил шкиперствовать, учил дайвингу. С клиентурой, как вы понимаете, проблем не существовало. Как и с доходом — отсутствовал. Ну да не ради же такового парень старался — людишки были атрибутикой, если хотите, средствами осуществления, побочными объектами применения подспудных мотивов. Впрочем, вполне налаженные дела дома позволяли позволять себе. Прямыми словами, влекла зыбкая палуба, гарканье чаек, таинство влачащихся масс, нахлобученная громада простора. Вот каким странным соорудился постепенно наш пожилой юноша.

Первый раз Егора свозил Вова — уж года три имел сертификат шкипера, ежегодно ходил, беря чартерные посудины (в аренду) — возобладав неплохой собственной яхтой, скроенной в Е-бурге на оборонном заводе (много дешевле стало б купить подержанную за границей). Затем, вчувствовавшись в хобби, Егор вошел в долю и практически единолично занимался вещью. Яхта звалась скромно — «Люси». Однако отдавала воспоминанием и наш перемастерил: «Натали»… А не оттого ли звание, спросите вы? Именно, в честь замечательной девчонки Наташки, которая с годами свалилась в дебелую бабу, весталку и держала одинакового мужа — справедливости ради, достаточного добытчика — и пару детишек, была счастлива в кормлении и прочей возне. Порывался Егор выхватить семейку из чавкающей жизни и насладить соленым ветром, да где там — крепко четырехстенной образовалась подруга. В отместку притаскивал фото сорокафутовой красавицы с выгравированным имечком… Кстати, и Даша не соблаговолила, хоть уговаривал, правда, Настьку брал с собой раза три. Впрочем, она тоже постепенно охладела — там молодые дела пошли, не до бризов. Словом, держал судно в Турции — недорого относительно.

Опишем первое путешествие.

Яхта — двенадцать метров, гафельный тендер, три каюты на двух человек и кают компания, где может разместиться еще парочка. Восемь человек умещаются свободно. Спутниковая система навигации, мотор — как правило, идут на нем, на Средиземном основные ветра осенью. И потом от мотора работает бойлерная система для горячей воды; два гальюна (душ, туалет). Постоянная стоянка — город Финике, сто пятьдесят кэмэ от Анталии. Яхтенный порт — общее название таких портов «марина». В ходке с Мариной, лет через несколько:

— Марины гостеприимны.

— Оставьте ваши нечистые намеки, — гневно верещала дамочка.

Егор скалился:

— Блядство женщины подтверждено уже тем, что у мужика всего лишь член, а у бабы уже — орган. В организации членов, понятно…

Из Финике первая стоянка в бухте Кораллос. Изумрудная вода, цукатные волны перебирают с томительным хрустом отборный песок, скалистые горы, голубые низкие рощицы, изобильные козы с учеными бородками — блеют заупокойно. Это здесь Марина подцепила морского ежа.

Шли обычно с утра, к обеду добирались до очередного пункта. Почти везде равномерно, около пятидесяти миль. Средняя скорость — пять узлов под ветром (миля в час), на двигателе — шесть-семь. Считайте. Облака подлые, точеные, будто мягкие игрушки — белизны необыкновенной; небо сволочное — всё из краски. Про море лучше молчать — мокрое и лучистое. И свежесть в рожу, и под ногами метров двадцать, тридцать, а прозрачность удивительная. И чудятся веками оттесненные события: люди во шеломах, кровь и гордость, дух и мускулы… Между прочим дайвинг здесь не проходит: днишко унизано артефактом и охранители отслеживают. За дайвингом Егор будет ходить в Красное море, хорош Индийский океан — коралл и прочая гуляющая и живописная тварь.

Словом, через полсотни миль остров Кастелло-Ризо, греческий форпост. Население триста человек, гарнизон — человек пять. Немецкий четырехствольный пулемет времен Второй мировой на верху скалы — так что не надо ля-ля. Каштаны, дубы, платаны, оливки, бугенвилия, фейхоа, ливанский кедр, средиземноморская сосна — скажем так, присная экзотика. Вода привозная. Как везде у них, море видимое насквозь, но купаться — не: отходы малой жизни. Населению платят за присутствие около трех тысяч евро в месяц.

Подают отменное греческое вино в литровой высокой медной кружке с чеканкой (существует мастика, дегтеподобный бальзам о девяноста двух градусах — ничего себе вещь, — коньяк метакса, что при всем уважении дерьмоват), чудный салат: помидоры, огурцы, сыр фета, зелень — все, разумеется, оливково подмасленное. Масло в Греции отменное — весьма противоположное в Турции. (Замечание применимо ко многим гастрономическим штукенциям, уж точно — вину. Супы — приличные у эллинов — похоже, вообще в Басурмании не в ходу, сплошь люля-кебаб, дары моря.) Далее здоровущая жареная или барбекюшная рыба и масса разнородных мелочей (салаты из креветок и прочей заразы, непременно мусака с баклажанами, сладкие ватрушки калитсунья — попробуйте миновать тучность). Егор в дальнейшем испытал чувство к барабульке… Можно сказать, нашим повезло: начиная с мола, туземцы (пиндосы, по Егору) зазывают в свой ресторан, — местный начальник ни мало не чужд обычаю и склонен к русским.