«Да это же, траншея под фундамент центральной башни», обрадовались бароны. Таким вот, несколько необычным образом, и началось строительство их замка.

Впрочем на этом строительство и заглохло. Поскольку ничего больше, кроме рытья траншей и переноски грузов свинья делать не умела. Не умела она в частности класть кирпичи, месить бетон и тесать бревна, да и стройматериалов таких у баронов не было. Поэтому дальше траншеи дело у них пока не пошло.

4.4.2.

Целыми днями валялись бароны под ракитовым кустом, разрабатывая в мельчайших деталях проект своего замка. Их новое жилище, по замыслу баронов, должно быть простым, но надежным, без всяких там завитушек и крендельков. Бароны были неприхотливы в быту, и первоначально решили построить себе одну только башню. Одну, но большую и мощную, как строили в старые, добрые времена. Но, после некоторого раздумья, бароны пришли к мнению, что во-первых, их свинье нужна будет конюшня, где она могла бы спокойно отдохнуть от военных трудов и походов. А еще им бы пригодился большой зал для приемов гостей. (В тайне ото всех, даже от своего отца, Батон мечтал о том, что когда-нибудь Лисичка выйдет за него замуж, и в этом зале они будут принимать гостей, и танцевать. Шампиньон же планировал устраивать в этом зале всевозможные пиры и застолья после удачной охоты. Рыбалка – рыбалкой, но и от охоты отказываться не следует.)

Таким образом, после долгих споров и обсуждений бароны решили, что в цокольном этаже башни они устроят кухню, ванную (опять же по замыслу Батона – для принцессы Лисички, которая ни чего об этом еще и знать – не знала) и другие подсобные помещения. Весь первый этаж бароны решили отвести под большую залу для приема гостей. Второй этаж займет Шампиньон, третий этаж – Батон. На четвертом же, самом верхнем этаже, будет небольшая смотровая площадка. Вспомнив про свинью, бароны добавили к башне еще и маленькую пристройку- конюшню для свиньи.

На том и порешили. Осталось дело за малым – все это построить.

Глава 5. Плюшевый мишка.

4.5.1.

В это время Гран-Градус, вспомнив об убитом им на охоте медведе, решил сделать из него чучело, чтобы добро зря не пропадало. Достав из кладовой свернутого в рулон медведя, Гран-Градус постирал его, заштопал, набил за отсутствием ваты, сеном и оставил сушиться у камина. А сам тем временем пошел немного перекусить перед сном. После ужина Гран-Градус сходил на речку искупался, потом пострелял из арбалета на заднем дворе, после чего со спокойной душой отправился спать. Когда же на следующее утро он вспомнил о медведе, то чучела у камина не оказалось. Гран-Градус решил, что его взял кто-то из солдат поиграться, и волноваться по этому поводу не стал. А потом и совсем забыл об этом случае.

Медведь же, под действием тепла камина и вероятно еще каких-то неизвестных нам факторов, (скорее всего в этом виновато сено из чудодейственной травы, которую еще изредка можно было встретить в окрестностях Горохшина), как бы там ни было, медведь ожил, и, как ни в чем не бывало убежал в лес. Только от стирки и последующей сушки он сильно уменьшился в размере. Да еще Гран-Градус неудачно зашил ему передние лапы, так, что они теперь не опускались вовсе, и медведь вынужден был ходить из-за этого на двух ногах, как человек.

И вот с тех пор бугорландцы стали изредка встречать в лесу странное чудище, издали чем-то напоминавшее плюшевого медвежонка. Как выглядит это чудище вблизи, ни кто из бугорландцев не знал, поскольку подходить к нему совсем близко ни кто из них не решился.

4.5.2.

Но больше всех пострадал от этого зверя, как это ни странно,– Грифусс. Бедняга первый раз за много лет решил ненадолго выйти из тюрьмы – просто побродить по лесу, подышать свежим воздухом. Он ведь работал теперь на двух работах одновременно, и мог себе позволить такую роскошь. Прогуляв с непривычки дотемна, Грифусс совсем уже было собрался возвращаться домой, (т.е. в тюрьму), как вдруг, неожиданно, впереди себя, на тропинке, он заметил небольшого плюшевого медвежонка. Медвежонок шел ему навстречу, что-то бурча при этом себе под нос. Руки у медвежонка были вытянуты вперед, словно бы тот собирался кого-то схватить. У Грифусса в детстве был точно такой же плюшевый медведь, но потом он куда-то делся, и с тех пор палач больше о нем и не вспоминал. А вот сейчас вспомнил, и покрылся холодным потом.

«Доигрался! – мысленно отругал сам себя палач. Это же я «белочку поймал!» (что в переводе с тюремного жаргона означало – что он заболел белой горячкой, или попросту говоря – свихнулся.) «Нельзя, нельзя было столько времени проводить на свободе. Вот разум мой с непривычки и не выдержал», поставил Грифусс сам себе диагноз. Но ужаснее всего было то, что он прекрасно знал, что болезнь эта не излечима. И если кто заболевал ею, то – навсегда, до самой смерти. Впрочем, одно лекарство у него все же имелось. Универсальное лекарство от всех болезней. И тогда опечаленный палач достал из кармана фляжку с ядом собственного приготовления. (Он всегда носил с собой яд. Мало ли, что в жизни может случиться, а вдруг кому-нибудь срочно яд потребуется. В жизни ведь всякое бывает.) Но никогда, даже в самых своих мрачных мыслях, Грифусс не мог представить себе, что яд может потребоваться ему самому. И он совсем уже было поднес фляжку к губам, собираясь испить эту горькую чашу до дна… Но… Тут медвежонок, проходя мимо Грифусса, задел, как бы невзначай, бывшего палача плечом. Фляжка выпала из дрожащих рук Грифусса и смертоносный яд пролился на землю. И тогда, палач закрыл лицо руками, и заплакал.

Здесь его и нашли, на следующее утро, виргеумские солдаты, случайно проходившие мимо.

4.5.3.

Такого в бугорландской истории еще не было. А в бугорландской истории, надобно заметить, случалось всякое. Но такого!!! Чтобы палач решил казнить самого себя…

По такому случаю все заинтересованные лица срочно собрались в харчевне, на экстренное совещание. Заинтересованными лицами были, как это не трудно догадаться, оба государя – царь Горох и король Виргеум. Поскольку они оба были его работодателями. Помимо государей на совещании присутствовал еще и Епископ – как третье, незаинтересованное, лицо. А потому лицо объективное. Не стоит забывать, что он был еще и руководителем чрезвычайной комиссии. После сытного обеда (за Хомяковский счет, разумеется) правители приступили непосредственно к рассмотрению этого необычного дела.

– Ну-ка, давай-ка, обратился Виргеум