Я отпила вина.

– С тобой победить невозможно. Если я хочу спрятаться, ты называешь меня трусихой. Если я устала прятаться, ты говоришь, что они заберут у меня дочь.

– Мне жаль. – Селия сказала это так, словно сожалела не о сказанном только что, а о том, что мы живем в том мире, в котором живем. – Так ты серьезно? Ты действительно намерена закончить со всем этим?

– Да, серьезно.

– Уверена? – Подошедший официант поставил перед ней стейк, а передо мной салат. – Абсолютно уверена?

– Да.

Какое-то время Селия молчала, глядя на свою тарелку. Похоже, она обдумывала что-то, и чем дольше тянулось молчание, тем ближе я наклонялась к ней.

– У меня хроническая обструктивная болезнь легких, – сказала она, наконец. – Я вряд ли протяну до шестидесяти.

Я уставилась на нее в полнейшем изумлении.

– Неправда.

– Правда.

– Нет, не может быть.

– Может. – Она взяла вилку и отпила воды из стакана.

Я не знала, что сказать. Мысли разбежались, сердце заколотилось в груди.

Селия снова заговорила, и если я смогла сосредоточиться на ее словах, то потому лишь, что это было важно. И я знала, что это важно.

– Думаю, тебе нужно сделать этот твой фильм. Закончить на высокой ноте. А потом… потом, после этого, нам стоило бы уехать в Испанию, на побережье.

– Что?

– Мне всегда хотелось провести последние годы на каком-нибудь красивом побережье. С любимой женщиной.

– Ты… ты умираешь?

– Пока будешь сниматься, я могу подыскать подходящее местечко в Испании, где Коннор получила бы достойное образование. Свой дом здесь я продам. Куплю где-нибудь что-то, чтобы хватило места для Гарри. И Роберта.

– Твоего брата?

Селия кивнула.

– Он приехал сюда несколько лет назад, занялся бизнесом. Мы сблизились. Он… он знает, кто я, и поддерживает меня.

– Что это за болезнь, хроническая… как ее там?

– Что-то вроде эмфиземы. От курения. Ты еще куришь? Надо прекратить. Немедленно.

Я покачала головой – с курением было покончено уже давно.

– Процесс можно замедлить при соответствующем лечении. Какое-то время я еще могу вести нормальный образ жизни.

– А что потом?

– Потом – снижение активности, затруднения с дыханием. Когда это случится, останется уже недолго. В общем, у нас примерно десять лет… если повезет.

– Десять лет? Тебе же только сорок восемь.

– Да.

Я расплакалась. Ничего не могла с собой поделать.

– Ты устраиваешь сцену. Прекрати.

– Не могу.

– Ладно. Хорошо.

Селия взяла сумочку, положила на стол сто долларов и стащила меня со стула. Мы подошли к швейцару, и она протянула ему свой парковочный талон. Потом усадила меня на переднее сиденье и повезла к себе домой.

Я опустилась на софу.

– Справишься?

– Ты о чем? Конечно, не справлюсь.

– Ты сможешь, а потом мы все это сделаем. Мы будем вместе. Думаю, у нас получится – провести остаток жизни вместе. Если только ты справишься. Но, положа руку на сердце, я не смогу поступить так с тобой, если ты не уверена, что сможешь пережить.

– Что именно пережить?

– Еще одну потерю. Я не хочу, чтобы ты любила меня, если ты не уверена, что переживешь это во второй раз.

– Я не переживу. Конечно, не переживу. Но хочу пережить. – Я помолчала. – Да. Хочу и смогу. Лучше так, чем никак.

– Уверена?

– Да. Да, уверена. Так уверена, как ни в чем другом. Я люблю тебя. Всегда любила. И мы должны провести остаток жизни вместе.

Она обняла меня и поцеловала. А я снова расплакалась.

Селия тоже заплакала, и наши слезы смешались, так что было уже не разобрать, где мои, а где ее. Я знала только одно: что снова обнимаю женщину, подаренную мне судьбой.

В конце концов ее блузка оказалась на полу, и мое платье обвилось вокруг бедер. Я чувствовала ее губы на моей груди и ее руки на животе. Я сбросила платье. Простыни на постели были ослепительно-белые и мягкие. От нее уже не пахло ни сигаретами, ни спиртным – только лимоном.

Проснувшись утром, я убрала с лица ее разметавшиеся волосы, повернулась на бок и прижалась к ее спине.

– Вот что мы сделаем, – сказала Селия. – Ты уйдешь от Макса. Я позвоню одному другу в конгрессе. Он представитель от Вермонта. Ему нужно засветиться в прессе. Надо, чтобы тебя увидели с ним. Запустим слух, что ты уходишь от Макса ради мужчины помоложе.

– Сколько ему?

– Двадцать девять.

– Господи, он же ребенок.

– Именно так люди и скажут. Все будут в шоке от того, что ты встречаешься с ним.

– А если Макс попытается меня опорочить?

– Пусть говорит что угодно, это будет уже неважно. Люди подумают, что он просто бесится от досады.

– А потом? – спросила я.

– А потом ты выйдешь за моего брата.

– Зачем мне выходить за твоего брата?

– Затем, что, когда я умру, все, чем я владею, достанется тебе. Ты будешь контролировать все мое наследство.

– Ты можешь просто передать его мне.

– Чтобы кто-нибудь попытался забрать у тебя все под тем предлогом, что была моей любовницей? Нет. Так лучше. Умнее.

– Но выходить замуж за Роберта! Ты с ума сошла?

– Он сделает это. Ради меня. Потому что он распутник, и ему нравится укладывать в постель едва ли не каждую женщину, которая попадается на глаза. Для его репутации это именно то, что надо. Обе стороны в выигрыше.

– И это все вместо того, чтобы просто сказать правду?

Я почувствовала, как она вздохнула.

– Мы не можем сказать правду. Разве ты не видела, что сделали с Роком Хадсоном?[32] Если бы он умирал от рака, они устроили бы телемарафон.

– Люди не понимают, что такое СПИД.

– Они прекрасно все понимают. Только думают, что он это заслужил.

С тяжелым сердцем я откинулась на подушку. Конечно, Селия была права. На глазах у меня в последние годы Гарри вот так же терял друзей, бывших любовников, становившихся жертвой СПИДа. Я видела его красные от слез глаза, когда он боялся, что заразился, когда не знал, как помочь любимым. И видела Рональда Рейгана, который так и не признал то, что происходило у него на глазах.