– Ночью все выглядит по-другому. – Ему нравилось чувствовать влажную землю между пальцами босых ног, вдыхать запах листвы и спелых помидоров; сердце все еще стучало после бурного секса и близости Тру.

Она присела на корточки между грядками, а потом, опустившись на землю и опершись на ладони за спиной, подняла глаза к луне.

«Господи, – подумал он, – настоящая волчица!»

Харрисон так долго ждал этого, непозволительно долго.

Присев и склонившись к ее ногам, он просто сказал:

– Нам так хорошо вместе.

– Да, – прошептала Тру, перебирая пальцами его длинные шелковистые пряди.

Она вытянула ноги, и он положил голову ей на живот. Тогда она легла на спину и обняла ногами его грудь.

– Земля такая мягкая! Я никуда тебя не отпущу.

Проклятье! Он был так переполнен эмоциями, что снова хотел заняться с ней любовью. Он гладил ее икры, а потом перевернулся и обнял ее.

И они опять целовались. И постепенно сорвали с себя все. И лежали совершенно голые посреди высоких помидорных кустов.

И он был готов взять ее вновь, но вспомнил, что не захватил презерватив, и шепнул:

– У меня с собой ничего нет.

– Посмотри в кармане отцовской рубашки. – Она улыбнулась. – Я предвидела возможный ход событий. Как ты думаешь, почему я предложила выйти в сад?

– Ах ты бесстыдная наложница и ведьма! А какая роскошная, с запахом ванили упаковка.

Он не спешил и долго ее целовал. Она раскинула руки в стороны – безмолвное приглашение к штурму ее замка, – но он закинул ее ногу себе на шею и прикоснулся губами к самому интимному местечку.

– Красавица, – сказал он.

Ее пальцы судорожно царапали землю, из груди вырывались стоны, тело извивалось, пока его язык творил волшебство.

Его губы, касаясь ее плоти, успевали шепнуть, как она прекрасна и как сильно он ее хочет. Когда его рот полностью завладел ею, она выгнулась ему навстречу и громко закричала, сжимая ногами шею.

Он ощущал на своем лице ее влажность и запах, но ему это нравилось.

Лежа на земле, Тру остывала от страсти, широко раскинув ноги.

– Я никогда не испытывала ничего подобного, – с улыбкой выдохнула она.

Харрисон приподнял ее и нежно поцеловал в губы, лаская руками спину, но очень скоро и она захотела дать ему наслаждение.

– Что ж, противиться не стану. – Он растянулся на земле и развел колени.

– Тебе стоило бы снять боксеры.

– Сделай это сама. – Он подтянул ноги и сел по-турецки.

– Ты занимался йогой, да?

– Всегда.

Справиться с ним не составило труда: всего и надо было положить ладонь туда, куда ему хотелось, и рассказывать, что собиралась с ним сделать. И потом встала к нему спиной и потянулась, подняв лицо к луне, так что ее светлые волосы рассыпались по плечам.

– Афродита, – восхищенно прошептал Харрисон.

Она хихикнула, а когда оглянулась, трусов на нем уже не было.

Теперь настала ее очередь. Она дразнила. Лизала. Трогала. Он стонал, говорил, что она волшебница, самое прекрасное создание, которое он когда-либо видел. И тогда ее губы целиком и полностью завладели им.

А потом поиграли. О да, поиграли…

Она пряталась за кустами помидоров, а он преследовал ее, и когда ловил, валил на землю, и они опять любили друг друга, а потом счастливо смеялись… Здесь, среди кустов, на мягкой теплой земле, с серебристым диском луны над головой, она позволила ему все… А мир тем временем пел им свою ночную песню – колыбельную любви.

Когда они вернулись в дом и поднялись наверх, собираясь разойтись по своим комнатам, Харрисон вдруг остановился и взял ее за руку.

– Ты покажешь мне свои работы? – Казалось бы, вполне обычная просьба, но у Тру было такое выражение лица, словно он предлагал ей подняться на Эверест.

– Если хочешь… – кивнула она, но обрадованной не выглядела.

На чердаке он последовал за ней к большому стенному шкафу, где хранились работы. Господи, столько их тут было, разного формата, выполненных в разных техниках, с помощью различных изобразительных средств…

Закончив просмотр, Харрисон в изумлении покачал головой.

– Почему ты никому их не показываешь?

Она пожала плечами.

– Они прекрасны, Тру! Ты умница, и тебе нужна выставка, в галерее.

Тру удержалась от возражений – лишь усмехнулась.

– Какая ты на самом деле, знаем только мы с тобой. Позволь это узнать и остальному миру. Когда необходимо, ты можешь быть сдержанной, как говорится, застегнутой на все пуговицы, строгой мисс Мейбенк, можешь быть и совсем другой. И если Господь дал тебе талант, ты не смеешь зарывать его в землю.

– Я должна подумать, – сказала Тру, и Харрисон поразился, до чего же она сейчас похожа на свою мать.

– Могу сказать про себя: я обнажаюсь в своих песнях перед всем миром, моя душа распахнута для всех, а сердце полно любви. Это великое чувство.

– Не сомневаюсь.

И вдруг его осенило:

– Знаешь что, дай интервью нашей Уизи – это и будет твой первый шаг в искусство.

– Но я не художник…

– Разве?

– Хорошо. Знаешь, чего бы мне хотелось?

– Поделись.

И Тру поведала ему о своей мечте: многофункциональном копировальном устройстве, которое позволяет не только копировать, но и увеличивать изображение, фотографии, печатать почтовые открытки, ярлыки и многое другое. Какие новые возможности открылись бы перед ней!

– Мне нравится работать с тканью в технике 3D, но я волнуюсь, пробуя что-то новое. Обычные холсты гораздо проще транспортировать и продать.

– Видишь? – Он рассмеялся. – Ты вся светишься как рождественская елка, даже о продаже заговорила! Тру, ты просто обязана следовать своему призванию. Ты художник.

Обеими руками она отбросила волосы со лба.

– Я подумаю.

– Очень на это надеюсь, детка. – Харрисон привлек ее к себе. – Иначе ты не будешь счастлива.

Тру напряглась в его руках, но он не отпустил.

– У меня есть знакомый арт-брокер: в свое время она помогла мне найти хорошее место для дома. Я поговорю с ней, и ты сможешь показать ей свои работы.

Она ничего не ответила, но пальцы сжались в кулачок на его груди.

И явно что-то было не так, и срочно требовалось выяснить, что именно. На это Харрисону понадобилось всего пять минут, в течение которых она плакала без остановки.