Верховодку-то он поймал, но промок, замерз и вернулся к костру.У огня сидели все, кроме исчезнувшей днем Наты. Эссиорх время от временисвязывался с валькириями, однако те не могли сообщить пока ничегоутешительного. Ни Вихровой, ни дриады – пусто.

Весь день они искали Вихрову и поиски прекратили только снаступлением ночи.

– Если бы мы ее с собой не взяли, то!.. – началрассуждать Корнелий.

– Ненавижу это слово! – оборвал его Эссиорх.

Весь день он прочесывал лес и прошел километров тридцать.

– Какое?

– «Если бы». Данность – то, что дано, и никаких«еслибов» нету! Самооправдание – утешительная конфетка для слабаков! Есликто-то два раза подряд скажет «если бы», а потом еще и окажется, что виноват неон, а кто-то другой, то с таким не то что в разведку, в булочную лучше неходить!

– Спасибо! – сказал Корнелий и надулся: – Еслихочешь на кого-то свалить – пожалуйста! Между прочим, это ты согласился ихвзять, а не я! Если бы ты ко мне прислушался, если бы хотя бы в деревню ее сМефом не послал, то…

Улита захохотала, и связной, смутившись, замолк.

Даф молчала. Рука у нее больше не болела, но не потому, чтопрошла, а потому, что сердце ныло сильнее. Его терзало, что в их отношениях сМефом были какая-то неполнота, невнятица, временная вялость, а она, Дафна,этого не переносила. Страж света не может любить на одну треть или на однупятую. Любовь вообще чувство, делению и ограничению не поддающееся и непризнающее у себя на пути никаких заборов и преград. Все заборы она сожжет илюбой лед растопит.

Но все же любовь должна осознавать, что ее не будутпринимать расслабленно и небрежно, как нечто само собой разумеющееся. Солнце,конечно, и тогда будет греть и светить, ибо в этом его сущность, но все же емуприятнее светить на лес и поле, чем на свалку.

«Мне нужно внятно услышать, что я ему необходима. Что онлюбит меня, как любил прежний Меф, что его чувство ко мне не стерлось вместе спамятью о службе мраку. А если нет, пусть марширует вместе с Ратувогом», –решила Даф.

Она по-прежнему готова была без колебаний подарить ему своювечность, но все же ей хотелось убедиться, насколько это важно для Мефа. Ценитли он в ней что-то, кроме кукольных глаз, стройной фигуры и волос? Волосы –если она откажется от крыльев – рано или поздно поседеют, кожа станетморщинистой, красота уйдет. Если Мефу важна только ее физическая оболочка, тостоит ли игра свеч? В конце концов, в «Звездном пельмене», если брать все егомосковские филиалы, работает по меньшей мере две тысячи девушек, среди которыхнемало хорошеньких.

Подбрасывая в костер сучья и выкусывая скользнувшую подмякоть большого пальца неуловимую занозу, Мефодий незаметно поглядывал наДафну. Он ощущал, что от него чего-то ждут. Но чего? Он не был так тонконастроен, как Даф, полутонов не улавливал, но все же понимал, что проблема внем и если вазу их отношений не убрать с края стола, то она может и свалиться,а осколки собирать всегда хлопотней, чем просто протянуть руку и поправить.

Даф отошла к ночной реке и опустилась на светлеющее дноперевернутой «Вуоксы». Через какое-то время к ней приблизился Меф и остановилсярядом. Краем глаза Дафна видела, что он здесь, но не поворачивалась к нему.

– Привет! – произнес Меф.

Даф молчала.

– В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Я предпочитаю услышать, – заметила Дафна.

Меф беспокойно завозился в темноте. Как человек действия,словам он не слишком доверял. Одновременно он ясно осознавал, что в древностилюди лгали меньше. У них не было времени на ложь. Каждое слово означало илисамо действие, или намерение действия. Не было пустых слов, а раз так, то не былои мутной воды, в которой так сложно увидеть истину.

– Красиво тут, – сказал он безнадежно.

Даф смахнула с глаз челку. Про природу она могла почитать иу Пришвина, причем гораздо подробнее. От Мефа ей нужно было услышать другое.

– Сам не знаю, что со мной. Что-то такое творится,непонятное. Точно сижу в мусорке и только изредка из нее выглядываю, –осторожно начал Буслаев.

Даф подняла руку и сдула с нее комара.

– Голос из мусорки? Это уже интересно. Что же сообщитголос из мусорки?

Меф отнесся к укусу спокойно.

– Ну не умею я объяснять!.. Хочу одно сказать –получается другое. Я как здоровенный дворовый пес. Ворвусь в комнату, толкнукого-нибудь носом, на кого-то тявкну, кого-то повалю и потом удивляюсь, почемуменя в очередной раз прогнали веником во двор… – продолжал путаться он.

– Про песиков – это к ветеринару! – проговорилаДаф.

Она сама не понимала, почему ее тянет дерзить. Особенносейчас, когда Меф постепенно подходил к самому важному. Наверное, просочившийсяв кровь мрак заставлял.

Буслаев наклонился вперед, как человек, который идет противветра.

– Ты мне нужна, – сказал он, ворочая слова, каккамни.

Дафна, хотевшая сдуть очередного комара, забыла это сделатьи позволила комару сосать ее кровь дальше.

– Это мужской вариант: «Я тебя люблю»? – уточнилаона, стараясь, чтобы счастье в голосе не было таким явным.

– Почему мужской? – растерялся Меф. – То естьда, мужской. В общем, я тебя люблю.

Даф вздохнула.

– В общем, я тебя тоже люблю, – сказала она,подумав про себя, что это было самое бестолковое объяснение в мире.

Ни черного фрака, ни роз, ни краснопяточного амура снатянутой до уха тетивой мощного лука. Зато с комарами, костром и Улитой вдесяти метрах, которая вот уже целую минуту безуспешно колотила тупым ключом побанке с тушенкой.

– Где этот Чимоданов? Пусть он откроет еетопором! – нетерпеливо вопила она.

Петруччо не отозвался. Евгеша вспомнил, что минут пять назадон ушел в лес. Прождав какое-то время, стали кричать, потом отправились напоиски. Пока разыскивали Чимоданова, пропал Мошкин. Немного погодя Корнелий иДафна заметили, как в соснах мелькнули две фигуры, в одной из которых ониузнали бывшего начальника русского отдела мрака.

Даф была без флейты. Пока же Корнелий тряс свою, избавляясьот залепившего ее риса, стрелять стало уже не в кого. После безуспешной погонивсе вновь собрались у костра.

– Допустим, это действительно был Арей. Ну и зачем емуМошкин, Вихрова и Чимоданов? А почему тогда меня не выкрали? Что у них естьтакого, чего нет у меня? – ревниво спросила Улита.