пространства, и пёс тут же пропал — голова скрылась обратно, и что–то пошуршало по траве, удаляясь.

— Ну вот, — вздохнула Маша, — кроты разбежались, а кучки остались. Нужно срочно исправлять ситуацию.

Она сходила в сарай, взяла оттуда грабли и принялась разравнивать каждую кротовину. Участок снова стал приобретать прежний вид. И уже после этого, когда она всё закончила, и с чувством выполненного долга, девочка отправилась домой.

«Ну вот, — подумала Маша, снова лежа в кровати, — впервые в мире первый кротовый рекорд по заползу на пятьдесят вершинок поставлен, победитель установлен, а время не зафиксировано. Позор на всю жизнь. Теперь с Кротом хоть не встречайся. Хотя, если быть до конца объективным, то зачем кротам наши секунды и минуты, если они по ним не живут, и их не измеряют. Время было однозначно меньше часа, то есть второго петуха. А поскольку петух тоже кричит не с постоянным временным интервалом, зимний петух кричит в одно время, летний — в другое, то скажу, что это была десятая доля второго петуха. Это, в общем–то, где–то недалеко от истины. Плюс минус минута кротам ничего не скажет, часов у них всё равно нет. Если вы не понимаете, что такое доля минуты, так какая вам разница, прошло три или тридцать три таких доли».

Попытавшись кое–как убедить таким образом свою совесть и придя к выводу, что совесть больше сильно не возмущается, а её робкие покалывания она сможет и дальше стоически выносить, девочка заснула.

Глава 55. В которой Маша вначале запылилась, потом чуть не вспылила, а под конец распылалась от переживаний за своего пылкого и пыльного попутчика.

— … Маша… МАша… МАШа… МАША…, — всё настойчивее и настойчивее.

Опять Машу разбудили. Но на этот раз это был Василий, который остановился у их дома и, сидя на велосипеде, через забор выкрикивал девочку (при этом со двора была видна только его голова). Мальчик вряд ли ожидал увидеть, что на его призывы из открытого окна высунется такая же взлохмаченная голова, но только с трудом разлепляющая глаза спросонья, и нечленораздельно мычащая о нарушении прав на отдых. Ну какой сон в двенадцать часов дня, да ещё и в деревне?! Где встают уже чуть ли не с петухами. (А как вы помните, петухи поют на рассвете.)

— Ну кто же думал, что ты ещё спишь? — недоумевал Василий. — Я тебя зову, зову, а ты не отвечаешь. Поехали купаться. Ребята уже все на реке.

— Угу, — кивнула Маша, — подожди пять минут, я сейчас.

(Обычно, если женщина просит подождать её пять минут, проходит несколько больше времени, и Василий, будь он поопытнее в этих делах, мог бы спокойно слезть с велосипеда, зайти во двор, устроится на скамеечке у дома, а не сидеть на жёстком седле, одной рукой удерживаясь за забор, а вторую поднося каждую минуту к глазам, чтобы посмотреть на часы.)

Настоящий спортсмен должен уметь собираться быстро. На то, чтобы одеться, найти в шкафу большое полотенце, чтобы лежать на песке, и полотенце поменьше, чтобы вытираться, взять запасной купальник, сложить всё это в сумку, выпить оставленный бабушкой на столе стакан молока, закусив хлебной горбушкой, почистить зубы, сбегать на огород предупредить бабушку, что едет на реку купаться с ребятами, и выкатить велосипед за ворота ушло всего–ничего — каких–то тридцать минут. Василий обречённо ждал. Понятно, что за это время и река никуда не утечёт, и солнышко не перестанет припекать, и даже ребята не разъедутся, но приезжать на полчаса позже всех всё равно было как–то неуютно. И скорее всего, переживал он не за себя, а за Машу, чтобы ребята не подумали, что она такая копуша.

А наша Маша, совершенно не подозревающая, что о ней может сложиться такое неправильное представление, наконец–то вышла из калитки в полной готовности, ведя за руль велосипед.

— Ну вот и я, — сказала она, — видишь, как быстро? Поехали.

И они поехали. Навстречу пропылила едущая в деревню автолавка, за которой тащилось длинное облако пыли. Пришлось натягивать на нос футболки, чтобы как–то дышать в этом и сворачивать на обочину, чтобы переждать.

— Знаешь, Маша, — выдохнул Василий, когда они выбрались на чистый воздух, съехав с дороги на луг и остановившись, — на Марсе такие пылевые облака — обычное дело. Жить там в таких условиях очень непросто.

— Не знаю, как на Марсе, я там ещё не была, — ответила Маша, слезши с велосипеда, — а вот в пустынях такие пылевые бури очень часто. И жить там тоже очень непросто, но ведь живут же.

— Там живут только нефтяники да бедуины, — поправил её Василий, — первые от надобности, а вторые не знаю почему. Я бы точно там не стал жить.

Он тоже слез с велосипеда, положил его на траву и уселся на раму.

— Неправда, — не согласилась Маша, — там живут верблюды, суслики, змеи, пауки, муравьи, ящерицы, тушканчики, песчанки, земляные белки, кактусы, и много ещё кто.

— Ну я же людей имел в виду, — сказал Василий, — кто добровольно в такой пылище жить согласиться?

— Ну живут же, — задумалась Маша, — хотя люди везде живут — и где хорошо, и где не очень. Как говорит один мой знакомый: люди — очень странные создания.

— Это точно, — подхватил Василий, — твой знакомый правильно говорит, он, наверное, какой–нибудь профессор психологии.

— Не совсем, — поправила Маша, — но поучать любит.

— А ты знаешь, — спросил Василий, — что над большими городами пылевые облака могут достигать высоты трёх километров, а концентрация пыли в тысячу раз больше, чем в горном воздухе? И это только земная пыль, а из космоса на нас падает ещё и космическая пыль, и пыль от ежедневно сгорающих в атмосфере метеоров. Так что вы, городские жители, тоже живёте в своих пустынях, только каменных.

— А что делать? — задалась извечным вопросом Маша. — Жить то надо где–то. Если все переедут в деревни, то города просто пропадут, или деревни превратятся в города, а тогда они уже перестанут быть деревнями. И ничего не изменится. Так что мы, городские жители, жертвуем своим здоровьем ради вас. Но я сама планирую после института сюда к бабушке переехать.

— Ага, — закивал Василий, — а мы, деревенские жители, получается жертвуем своим благополучием ради вас.