— Удивительная мать, — искренне восхитился Новиков.

— Теперь видите, что беспокоиться обо мне не стоит? Возьмите кафтан! — Она переложила михайловскую собственность на колени к Новикову.

Михайлов так ловко расположил фонарь, чтобы лицо Александры оставалось в тени. Это даже было смешно — до какой степени он не хотел ее видеть. Но, надо полагать, все же взглянул украдкой — когда она удерживала кафтан, на свету оказались ее руки в обвисших мокрых манжетах дорогой батистовой рубахи.

— Послушай, Новиков, — сказал он — разом сердито и неуверенно. — Нужно понять, какое отношение имеет эта дама к Нерецкому и Майкову. Необходимо!

— Отчего ты вообразил, будто она имеет отношение к Майкову?

— Помнишь мои подозрения? И пропажу перстня?

Новиков сообразил, в чем дело, и уставился на Александрину правую руку.

— Точно — он! Тот самый! Сударыня, не дадите ли перстенек разглядеть?

Александра сняла перстень, чудом не соскочивший с пальца в воде, и положила на огромную ладонь Новикова. Тот передал безделушку Михайлову, который примерил на безымянный палец левой руки, и перстень занял свое место так ловко, словно для этого пальца и был откован.

— Хотел бы я понять смысл этой интрига, — пробормотал Михайлов. — Если перстень у меня стянул Майков, то как он попал к ней?..

— Сударыня, мало кто из дам может похвастаться, что носит колечко из российского булата, — сказал Новиков. — Как оно к вам угодило? Вы купили его? Подарено? А коли нашли — то где?

— Этим кольцом обручился со мной некий молодой человек, — честно ответила Александра.

— Краденым перстнем? — не выдержал Михайлов.

— Краденым?! — возмутилась она. И тут же подумала — а и впрямь, Павлушка мог где-то стянуть сию безделицу…

— Да. Он пропал с моей руки как раз накануне войны. Его нагло украли. А был мне подарен человеком, который сам его изготовил, — не глядя на Александру, сказал Михайлов. — Тот человек может его опознать.

— Этот перстень из булата, он на всю Россию один такой, — добавил Новиков. — Я его рисовал. Коли угодно, покажу рисунок. Сударыня, кто вам его дал?

— Либо Майков, либо Нерецкий, — уверенно заявил Михайлов.

— Ни тот, ни другой!

— А все же? — не унимался Новиков. — Дело-то необычное. Да и не обручаются такими перстеньками.

— Перстень попал ко мне самым невинным способом. А коли не верите, то и разговаривать не о чем, — сердито сказала Александра. — Какое вам дело до того, кто и как со мной обручился?

— Перестань, Новиков. Мы это и сами выясним. А сию даму нужно пересадить на другую лодку — вон, кстати, и фонарь горит, какой-то лодочник припозднился. Полагаю, когда изловим Майкова, он и про перстень много чего скажет.

— Господин Новиков, тут все время поминается некий Майков. Он не во флоте ли служит? — спросила Александра.

— Во флоте, сударыня, на «Памяти Евстафия».

И тут Александра вспомнила молодого офицера, которого привел Нерецкий, и его рассуждения о высоких идеях. Тогда они были приятели. Так что же их вдруг рассорило? Да и рассорило ли? Ведь Нерецкий позволил себя пленить и не звал на помощь.

— Вы с ним знакомы? — полюбопытствовал Новиков.

— Светское знакомство, ни к чему не обязывающее, сударь. И уж не с ним я обручилась, даю вам слово!

А Михайлов меж тем окликнул лодочника, в переговоры вступил и дядя Ефрем, две минуты спустя лодки соприкоснулись бортами, и Новиков с медвежьей галантностью помог Александре перейти в другое суденышко.

Тут раздался крик.

— Дядька Ефрем! — кричал из сумрака парнишка. — Скажи господам — того молодчика в епанче, за которым посылали, на месте нет, на Адмиралтейской, куда-то убрался!

— Черт! — буркнул Михайлов. — Этого еще недоставало!

— Но там, где мы его поставили, ничего опасного быть не должно! — расстроился Новиков.

— Этот бездельник сыщет приключений на свою голову! Что же мы матери скажем?

Александре, продрогшей в мокрой одежде, недосуг было слушать перебранку. Она сказала, куда везти, и лодочка пошла нырять под мосты. Мысли в голову лезли разнообразные — панихида по Нерецкому причудливо сменялась панихидой по Михайлову…

Добравшись до удобного места, Александра велела лодочнику ждать и поспешила домой.

Идти по грязной улице в одних мокрых чулках было неприятно — ну да для девицы, которая босиком бегала по унавоженному огороду, ничего страшного, — сия беда лечится турецким тазом с горячей водой и французским мылом.

Александра вошла в свой дом, была встречена в сенях стареньким Ильичом, который почитал своим долгом сидеть там ночами.

Ильич устроил целый переполох — закричал: «Нашлась, нашлась!», и тут же прибежали перепуганные девки, причем Павла с Танюшкой — в одних рубахах, а Фрося спать еще не ложилась. С воплями и причитаниями они повели мокрую голубушку-барыню в гардеробную — раздевать, согревать, мыть ей ножки, кутать ее в самое теплое, укладывать в постельку. Ильич был отправлен с тремя копейками к лодочнику.

— Семен где? Жив, цел? — спрашивала Александра.

— Жив, приплелся!

— Ему голову не пробили?

— До крови ушибли! Ему Ильич волосья вокруг раны выстриг, перевязал.

— Завтра пошлю за немцем…

— Не нужно немца, Ильич его сам вылечит!

Александра уже сидела полуголая, с ногами в тазу, а Фрося полотенцами сушила ей распущенную косу, когда ворвалась Мавруша в одной рубашке и ночной кофте, даже без чепчика.

— Сашетта, вы утонули?! — закричала она.

— Утонула, на том свете в Нептуновом царстве обретаюсь, — отвечала Александра.

— Ай, нет, нет… Госпожа Денисова! Поликсена не вернулась!

— Ах, еще и это… С утра пошлю к Арсеньевой. Коли Поликсене совсем уж не хочется у меня жить — отправлю ей вещи и заплачу старухе, чтобы…

— Нет, нет! Она не примет!

— Это что еще за блажь? — удивилась Александра.

— Не блажь! Мурашка… Поликсена — невеста господина Нерецкого! Вот почему она ушла! — и Мавруша снова опустилась на колени. — Госпожа Денисова, отдайте ей супруга! Она же вот-вот от него ребеночка родит!

Фрося тихо ахнула.

— Сдается мне, что ты, Мавренька, врешь, — спокойно и даже ласково сказала Александра. — Ты сама ведь в него влюблена…

— Да что — я? Я — дурочка! Мне только и надо, что его голос слышать!.. А она — она все ему отдала… Мне такого не смочь… Я, должно быть, меньше люблю, чем она… — И Мавруша заплакала.

— Поликсену я найду и прямо спрошу у нее, от кого дитя нагуляла! — крикнула Александра. — А тебе стыдно подругу к своим проказам припутывать, особливо теперь, когда Нерецкий попал в беду! Его спасать надобно, а не делить между монастырками!