Люди, подобные Александру Михайловичу, могут быть востребованы лишь в критические моменты истории, когда нужен лидер с радикальной программой, готовый осуществить её любой ценой. Сандро упустил момент в 1905 г., и сейчас он никому не был нужен в России. Ему оставалось вновь отправиться «за бугор».

«Проведя лето в Крыму, мы уходим с императрицей на “Полярной звезде” в непродолжительное плавание, посещаем Норвегию, Данию, а затем я с Ксенией еду в Баден-Баден, чтобы навестить отца. Мы находим его в хорошем виде. Он немного может ходить, и голова его свежа. Он счастлив нашему приезду, особенно Ксении, которую так обожает.

Отец хочет вернуться на зиму на Французскую Ривьеру. Мы все отправляемся туда. Отец по полезной дороге, мы в автомобиле через Швейцарию. Моя сестра Анастасия (герцогиня Мекленбург-Шверинская) и брат мой Михаил, находившийся “в изгнании”, встречают нас в Каннах. Анастасия поразительно красива — её появление в обществе вызывает повсюду восхищение. Михаил живёт со своей морганатической женой и двумя дочерьми (теперь леди Милфорд-Хейвен и леди Зия Вернер) на вилле “Казбек”, которая является штаб-квартирой их бесчисленных друзей. В Каннах, как и в Биаррице, идёт лёгкая, беспечная жизнь, в которую я окунаюсь с головой, хотя ещё два года назад такое времяпрепровождение меня бы взбесило. Предвкушение встречи с любимой женщиной полностью изменило мой характер. Никакой работы, никаких обязанностей, только гольф, развлечения и поездки в Монте-Карло, где Анастасия играет с большим азартом. После Канн идёт Венеция, затем Рим.

Мы нагрянули в “Гранд-отель” в Риме всей семьёй, и администрация отеля не хотела верить тому, что все эти мужчины, дамы, дети, няньки в формах и без оных, прислуга, воспитатели и т. п. принадлежат к одной и той же семье русского великого князя. Если бы нашёлся ещё один такой великий князь, администрации пришлось бы строить второй отель.

Моя подруга держит слово и приезжает в Рим точно в тот день, как мы договорились несколько месяцев назад. В нашей программе — поездка в Венецию, классический город всех любовников. Кто не влюблён, пусть едет во Флоренцию, где его одиночество будет гармонично соответствовать вечноморосящему дождю. Но я-то был влюблён! Мы оба хорошо знали Венецию — моё первое знакомство с этим романтическим городом состоялось ещё в 1872 году. Мы бродили по дворцам любвеобильных средневековых герцогов, как будто мы потеряли и нашли друг друга ещё несколько веков назад.

“Увидимся снова в Биаррице. И скоро!”

После Рима мы должны ехать в Биарриц. Наши сундуки уже уложены и счета оплачены, как вдруг мой сын Дмитрий начинает жаловаться на головную боль. “Скарлатина”, — диагнозируют врачи. Ксения и шестеро детей отправляются в Биарриц. Я остаюсь с Дмитрием. Вчерашний любовник превращается в сиделку. Осложнения, обычно сопровождающие скарлатину, выражаются у Дмитрия болезнью уха.

В течение четырёх недель я сижу у постели сына, предаваясь горестным размышлениям. Мне бы следовало понять, что его болезнь — это мне знак; я же ничего не понимал и мечтал о Биаррице. Если бы Дмитрий не понравился, со мной могло случиться что угодно. А потом почти всё и случилось.

В Биаррице с прошлого года ничего не изменилось. Те же развлечения, те же лица, те же безумства, за которыми следуют угрызения совести. Я всё больше схожу с ума и не могу больше таиться от Ксении. Рассказываю ей все. Она тихо сидит, слушает, потом начинает плакать. У меня тоже слёзы. Она вела себя как ангел. Сердце её было разбито, но даже такую ужасную правду она предпочла лжи. Мы со всех сторон обсудили ситуацию и решили оставить всё по-прежнему ради детей. Мы навсегда остались друзьями и стали друг другу даже ближе после такого испытания. Вся добродетель — на ее стороне, вся вина — на мне. Она проявила себя как великая женщина и замечательная мать».

Утром 26 июля 1909 г. в отеле в Биаррице Александр Михайлович как обычно просматривал газеты. В этот день все они начинались с сенсации: тридцатишестилетний француз Луи Блерио на самолёте своей конструкции 25 июля перелетел пролив Ла-Манш. Пробежав заметку, великий князь отбросил газеты, вскочил и начал быстро ходить по гостиной.

Наш герой, естественно, читал и про облёт Сантосом Дюмоном Эйфелевой башни и про рекордный полёт Вильбура Райта, который в декабре 1908 г. ухитрился пролететь без посадки 124 км. Но именно полёт Блерио показал ему обозримые возможности летательных аппаратов тяжелее воздуха. В первую очередь великий князь подумал о применении аэропланов во флоте и в армии.

Александра Михайловича охватило радостное возбуждение — это «его Тулон». Он потерпел неудачу стать генерал-адмиралом, в управлении торговым флотом, в строительстве новых кораблей, а здесь он непременно возьмёт реванш. «Я стану во главе воздушного флота», — твёрдо решил великий князь.

Тут я волей-неволей должен сделать маленькое отступление, дабы ответить на возмущение читателей: «Разве в России не было своих самолётов к лету 1909 г.? А как же первый в мире самолёт капитана 1 ранга А.Ф. Можайского?» Да, действительно, пилотируемый самолёт Можайского осенью 1884 г. ненадолго оторвался от земли и тут же накренился и сломал крыло. Но самолёт Можайского имел паровой двигатель, и уже одно это делало его модернизацию абсолютно бесперспективной. А дальше были различные проекты летательных аппаратов тяжелее воздуха Е.П. Сверчкова, В.В. Татаринова и т.д. Увы, ни один из этих аппаратов так и не полетел. Так что наша авиация ведёт свою родословную исключительно от первых французских «этажерок».

Однако первым, кто занялся французской диковинкой, был не Александр Михайлович, а великий князь Пётр Николаевич. Как и большинство великих князей, Пётр Николаевич начал свою карьеру в лейб-гвардейском Преображенском полку. Императорским повелением от 11 сентября 1904 г. он был назначен генерал-инспектором по инженерной части. Таким образом, Пётр Николаевич фактически стал начальником инженерных войск в империи. К тому времени в состав наших инженерных войск входили не только сапёрные части, телеграфные части (телеграф, телефон, радио), но и воздухоплавательные части. Эти части был сформированы в 90-х гг. XIX в. На вооружении их состояли аэростаты и дирижабли.

Большую часть своего времени Пётр Николаевич, как и положено великому князю, проводил во Франции. В феврале 1908 г. он лично наблюдал полёты Анри Фармана и решил, что аэроплан должен быть принят на вооружение воздухоплавательных частей Инженерного ведомства.

И вот в апреле 1908 г. царю был представлен доклад Главного инженерного управления (ГИУ), где говорилось: «В настоящую минуту они ещё не делают очень больших перелётов, не поднимаются на большую высоту и вообще пока ещё непригодны для военных целей, но в будущем их роль в военном деле должна быть громадна, и потому, несомненно, они будут введены в снаряжение армий».

В Париж был командирован помощник начальника воздухоплавательного отдела ГИУ капитан С.А. Немченко, который совершил несколько полётов в качестве пассажира на самолёте, пилотируемом Вильбуром Райтом.