– Нет, рана только сильнее разойдется.

– Тогда быстро в седло! Летим обратно!

Лукас попытался, но не мог попасть ногой в стремя.

– Ну же, Лукас! Вот стремя. Ставь ногу!

– Нога не слушается.

– Попробуй на Зодиака, он пониже.

Но нога перестала слушаться вовсе – как и рука, и все остальное. Эсме силой всунула ногу Лукаса в стремя Зодиака и кое-как посадила его в седло. В седле у него тут же закружилась голова.

– Черт, Лукас. Черт-черт-черт.

Эсме вскочила на лошадь впереди Лукаса.

– Держись за мой ремень, как можно крепче. Твое сердце, Лукас… Боже, я спиной чувствую, как оно колотится.

– Вообще, от этого не умирают.

– Королева Элоиза умерла.

– Но я не королева.

– Это я заметила.

– И сердце у меня здоровое.

– Держись за ремень, Лукас.

Эсме одной рукой правила Зодиаком, другой вела за повод жеребца, маневрируя между склонами. Лукас свесил руку так, чтобы рана была дальше от сердца, – вот все, что он мог сделать, чтобы замедлить действие яда.

– Эй! – заорал Габриель. – Вы чего творите?! Да как…

– Заткнись и помоги нам слезть, – отрезала Эсме, ворвавшись в конюшню на всем скаку.

– Что с ним? Послать за доктором? Лукас, что с тобой?

Лукас соскользнул с седла в руки конюха.

– Без докторов. Ко мне в комнату.

Эсме поспешно подхватила его. Старик, которого она несла утром, был совсем невесомым, тело его почти истаяло, но повисший на ней Лукас весил как и положено крепкому мужчине.

– Давай я, – предложил Габриель.

– Нет, – отказалась Эсме. – Я во всем виновата.

Кое-как она дотащила Лукаса до его комнаты. При виде горшочка с рагу, дожидавшегося на столе, его замутило, и он проковылял в спальню, топча конспекты. Там он рухнул на кровать, прямой как жердь. Глаза у него лихорадочно блестели.

– Черт возьми, Лукас. Наверняка у врачей есть противоядие…

– Нет.

– Но они хоть что-нибудь смогут сделать, как-то сдержать…

– Ты не понимаешь, Эсме?

– Чего не понимаю?

– Они меня добьют. Только того и ждут. Может, гадюка на них же работает.

– Лукас…

– Воды.

Она напоила его прямо из кувшина.

– Время идет, – настаивала она в отчаянии. – Если что-то можно сделать, нужно делать немедленно.

– Меня сейчас вырвет.

Она подставила ему ночной горшок и держала челку, пока его выворачивало. Когда рвота прошла, он остался лежать, перегнувшись через край кровати. Ладони у Эсме были прохладные, и он не хотел, чтобы она их убирала.

– Надо тебя переодеть, штаны так и не высохли, – сказала она, направляясь к шкафу.

Она выбрала чистую одежду и протянула ему. Он поднял голову: лицо его снова было нараспашку, как несколько недель назад, когда оно так ее тронуло. Но она уже повернулась к нему спиной.

– Куда ты, Эсме? Останься, пожалуйста.

– Я иду к королю.

– Нет, Эсме, останься…

Она уже бежала по коридору.

Манфред сообщил ей, что Тибо ужинает со своим загадочным гостем и велел ни при каких обстоятельствах его не беспокоить. Тогда Эсме побежала к королеве, которая ела у себя, потому что терпеть не могла долгие ужины.

– Госпожа, там Лук… господин Корбьер, – выпалила она, забыв сделать реверанс.

– Что с ним?

– Его укусила гадюка, ваше величество.

– Гадюка? Ты уверена?

– Да, госпожа. Он правда очень плох…

По части ядовитых змей у Эмы был богатый опыт. Они наводняли тропики и каждую неделю уносили чьи-нибудь жизни. Она знала лишь одно средство: черный камень. Но его нужно готовить три дня, а к тому времени тело Лукаса уже само определит его судьбу.

– Ах! – воскликнула из гардеробной Мадлен, которая все слышала. – Будь жив наш великий Клеман де Френель, уж он бы знал, что делать! Или господин Блез. Но господин Блез не может теперь говорить…

Эма подумала еще кое о ком. А именно о той, кого хотела бы видеть в последнюю очередь.

– Когда был укус?

– Минут сорок назад, госпожа.

– Мадлен, ты остаешься с Мириам, и вы шагу отсюда не ступаете. Симон будет с вами.

– Правда, госпожа? – удивилась Мадлен, еще не видавшая, чтобы королева шла куда-то без дочери и без охраны.

– Правда. Эсмеральда, возвращайся к Лукасу, я скоро буду.

Эма переложила крепко спящую Мириам на руки горничной. Едва она вышла, малышка закричала. Мадлен баюкала ее, пела колыбельные, под конец от безысходности схватила первую попавшуюся игрушку из горы подарков: чудесную погремушку светлого дерева с бубенцами. Принцесса замолчала и стала следить за ней как завороженная.

Эма почти бежала, приподняв подол юбки. Удаляться от Мириам было для нее что ступать по битому стеклу, а приближаться к Сидре – что сгорать заживо. Амандина быстро впустила ее в темный будуар, где королева как будто ждала ее.

– У меня есть то, что вы ищете, – сказала Сидра и разжала длинные тонкие пальцы.

– Черный камень… – прошептала Эма. – Откуда вам известно, что…

– Все известно.

– Он вымочен в молоке?

– Да. После того, как исцелил пса Стикса.

Эма взяла камень. Коснувшись ладони Сидры, она почувствовала, будто по руке ее пробежал ток.

– Спасибо, – с трудом пробормотала Эма.

Сидра безразлично повела рукой.

– Быстро, – сказала она.

Эсме открыла все окна в покоях Лукаса. Разложила записи, захлопнула все пособия, очистила перо от засохших чернил. Лучшее кресло в комнате занимала гитара. Будто живая. Будто подруга. Зачем хранить гитару, если даже не играешь на ней? В коридоре послышались шаги, и она поспешила к двери, думая, что это королева. Но это была не королева.

– Где наш больной? – спросил доктор Плутиш.

– Вы кто?

– А вы кто? – спросил он в ответ, надменно оглядывая ее мужское платье.

Из спальни донеслись протестующие возгласы.

– Он не хочет вас видеть, – сказала Эсме.

Но Плутиш обогнул ее и направился туда, откуда они доносились. Лукас сидел в постели, откинув голову, поддерживаемый горой подушек, и умолял сердце биться медленнее. Вздувшаяся рука переливалась всеми цветами радуги, но взгляд у него был чернее тучи.