события предстали предо мной в новом свете. Неожиданное освобождение отца, покровительство господина Уильямсона, его решение после первого убийства взять меня с собой в Барнабас-плейс, внимание госпожи Олдерли, жилье в Савое — все это части единого целого. Ничто не случайно. Таков был замысел короля. Он предусмотрел каждую мелочь, от его внимания ничто не ускользнуло.

Но так ли это? Известно ли королю об отцовской неудачной вылазке в Эльзас? А о встрече батюшки с Томасом Ловеттом? Конечно, если верить рассказу старика с затуманенным разумом.

— Вы здесь потому, что Томас Ловетт доверится человеку по фамилии Марвуд, — произнес король.

Позже, когда я шагал в сторону Савоя, мои мысли занимала не встреча с королем и даже не пожар на кавалерийской конюшне. Я вспоминал о том, что почти восемнадцать лет назад видел на том же самом месте — между казармами кавалеристов и Банкетным домом.

Перед моим мысленным взором стоял человек на эшафоте. Кровавый король. Но для меня он был просто маленьким джентльменом, убиравшим длинные волосы под ночной колпак при помощи священника и одного из двух палачей в масках. Джентльмена волновало, достаточно ли остро наточен топор, ведь он понимал, что от этого зависит, насколько быстрой и легкой будет его смерть. Он предстал перед враждебным миром в жилете и с ночным колпаком на голове.

Этот маленький джентльмен должен был выглядеть глупо, но нет — он казался печальным.

Опустившись на колени, он положил голову на плаху — высотой она была не больше шести дюймов. Джентльмен неразборчиво что-то произнес. Первый палач вскинул топор. Джентльмен вытянул руки перед собой, будто готовясь нырнуть в воду.

Описав в воздухе серебристую дугу, топор обрушился на плаху.

Отделенная от тела голова упала и прокатилась несколько дюймов, оказавшись возле края платформы. И из туловища, и из головы хлестала кровь. Солдат, стоявший ближе всех, поспешил отойти, но не успел: брызги попали ему на сапоги и бриджи. Дергающееся тело рухнуло на платформу.

Первый палач стоял рядом с ним, склонив голову. Сначала топор лежал на плахе, а потом палач взял его и держал в безвольно опущенной руке.

Тут вперед вышел второй палач. Резко оттолкнув в сторону первого, он поднял отрубленную голову. Длинные волосы разлетелись, будто живые. Палач намотал их на правую руку и поднял голову короля повыше. Он медленно повернулся сначала в одну сторону, затем в другую. С шеи капала кровь.

По толпе пронесся стон. Стоявший рядом с нами мужчина вскинул руки и принялся посыпать сальную голову пеплом. Рыдая, он раскачивался взад-вперед.

Я тоже плакал.

Кровь и пепел. Пепел и кровь.

Глава 37

В кофейне только и разговоров было что о пожаре в Уайтхолле.

Длинный зал был заполнен до отказа, места уходивших посетителей тут же занимали новые. Особенно всех встревожило то, что Чаринг-Кросс находился в непосредственной близости от кавалерийских казарм — всего в нескольких сотнях ярдов по прямой. Ходили слухи о новом католическом заговоре, других пожарах и вооруженных папистах, со дня на день собиравшихся поднять организованное восстание.

Хозяйка нагрузила слуг работой, чтобы у них не было времени задумываться о подобных вещах. Пожар пожаром, но чем больше народу в кофейне, тем выше заработки, да и что, как не потоки кофе, поможет людям сохранять бдительность и ясно мыслить в нынешние тревожные времена?

Однако из Уайтхолла приходили обнадеживающие вести, и постепенно общее настроение изменилось. На смену беспокойству пришла надежда, а на смену надежде — облегчение. К концу вечера сообщили, что огонь потушен. Собравшимся захотелось отпраздновать счастливый финал, и владельцам это принесло ничуть не меньше прибыли.

— Молодец, — сказала хозяйка Кэт, отпуская ее спать. — Ты сегодня хорошо потрудилась. Завтра даю тебе выходной.

Сколько Кэт себя помнила, на Примроуз-хилле всегда светило солнце.

Когда она была маленькой, они с отцом побывали здесь не меньше полудюжины раз. Господин Ловетт дружил с несколькими джентльменами, у которых в той стороне были дома, особенно в деревне Хэмпстед к северу от Примроуз-хилла — считалось, что там самый чистый воздух. Летом то ли 1656-го, то ли 1657 года, когда в Сити особенно свирепствовала чума, Кэт с матерью жили в хэмпстедском доме одного из этих джентльменов — торговца, разделявшего религиозные убеждения отца.

По воскресеньям господин Ловетт приходил их навестить, и иногда в хорошую погоду они вместе гуляли или ездили верхом по окрестностям. Примроуз-хилл находился к западу от дороги, ведущей в Лондон, возле таверны на ферме Чалкот. Несмотря на близость к оживленному тракту и к самой столице, места там были дикие, уединенные. В основном на холме пасли скот и свиней. Дорог там было мало, если не считать троп, по которым гоняли скотину.

Кэт помнила, что летом пастбище утопало в ярко-желтых цветах утесника, а в густых зарослях папоротника орляка водились гадюки. Для Кэт холм был райским садом, там она бегала где хотела, не вспоминая об ограничениях и запретах, сковывавших ее на Боу-лейн или в домах отцовских друзей. А еще это было одно из немногих мест, где Томас Ловетт на короткое время забывал о религии, делах и политике.

В детстве Кэт побаивалась отца и скорее уважала его, чем любила. Однако на Примроуз-хилле ей нравилось проводить с ним время. Отец и сам ненадолго становился ребенком, играя с ней в прятки среди кустов и рассказывая истории про свои детские годы. Кэт дорожила этими воспоминаниями. Это, конечно, не бог весть что, однако лучше, чем ничего.

Примроуз-хилл находился в двух-трех милях от города. Субботним утром Кэт шла по знакомым улицам, зигзагообразным маршрутом продвигаясь на север и удаляясь от реки. На Тоттенхем-Корт-роуд она повстречала семью, шедшую в ту же сторону, что и она. Кэт была рада их обществу. Для женщины небезопасно ходить за город одной, ведь даже днем на тракте часто бывает безлюдно.

Их дороги разошлись возле фермы Чалкот. Кэт с сожалением глядела попутчикам вслед. Холм — настолько уединенное место, что здесь может спрятаться и остаться незамеченной целая разбойничья шайка. Она подобрала в кустах палку, чтобы использовать ее вместо посоха, и стала подниматься на вершину.

Крыши фермы скрылись вдали. Коровы глядели на Кэт без малейшего интереса. А четыре свиньи, явно вознамерившиеся вскопать все поле, даже не взглянули в сторону девушки. Домов здесь не было, только покосившиеся деревянные хлева в углах загонов.

Дорогу Кэт точно не помнила. Она просто выбирала тропы, которые,