– А знаете, – сказал я, поднимая испачканный шоколадом носовой платок, а главное, сознавая, что надо что-то сказать, необходимо нарушить затянувшееся молчание, – я серьезно подумываю о том, чтобы слизать с платка весь этот потрясающий шоколад, чтобы не пропало ни капли.

– Не позволяйте мне остановить вас, – рассмеявшись, произнесла она, – но, пожалуйста, помните, что у нас еще много осталось. – Она предъявила термос, и я позволил ей налить мне еще шоколада на пару пальцев.

– У вас замечательный ребенок, – заметил я, приклеившись взглядом к изгибам ее запястий, манжетам свитера, к миндалевидным формам ногтей. По-моему, я решил, что минимальный зрительный контакт поможет мне избежать неуместного автопилотного флирта. – Он действительно удивителен. На редкость восприимчивый и смышленый.

Она оглянулась на меня. Я позволил себе на микросекунду, не больше, встретиться с ее потрясающими кошачьими глазами.

– Спасибо, – сказала она, – я тоже всегда так думала, хотя приходится признать некоторую долю субъективности. У вас есть дети?

– Есть, – прочистив горло, ответил я. У меня аж язык зачесался, так захотелось рассказать ей о судебных тяжбах, об отцовских страданиях, но что-то остановило меня. Видимо, мелькнула мысль, что о такого рода страданиях не говорят женщинам – одиноким женщинам, матерям, красоткам, – чтобы они не подумали, что вы какой-то псих или преступник.

– Да, есть, – помолчав, повторил я, – двое. Мальчик и девочка. Старше Ари, – и тут же впадая в смятение, я понял, что она может представить меня как женатого мужчину, и быстро добавил: – Они живут с их мамой. Моей бывшей. Бывшей женой. Мы больше не живем вместе. Разъехались. Расстались. Оформили развод.

«Почему, – спрашивал я себя, – мне так хотелось развеять идею того, что я с кем-то связан? Неужели я думаю, что у нас в некотором роде свидание? Что происходит в моей голове? Я обезумел?»

– Я развелся с ней, – с какой-то отстраненностью услышал я собственный голос, в последний раз дополнив сказанное на тот случай, если она не вполне поняла меня.

– О, как жаль, – сказала она, – что вам пришлось развестись, я имею в виду.

– Не стоит, – откликнулся я, – я не жалею, – скосив взгляд в ее сторону, я обнаружил, что она как раз смотрит на меня, поэтому резко отвернулся и принялся разглядывать поля, облака и блестящую от дождя дорогу перед нами. – Ну а как насчет папы Ари? – спросил я, обращаясь к каменной стене.

Я чувствовал, что она по-прежнему смотрит на меня. Мои пальцы принялись выбивать дробь на приборной панели.

– А что с ним может быть?

– Ну, вы еще вместе или?..

– Расстались, – отрывисто ответила она, выразительно разделяя слово на слоги. – На самом деле мы так и не поженились.

– А-а… Понятно. Может, так даже проще.

– Вряд ли, – криво усмехнувшись, возразила она.

– Вы правы, – хмыкнув, согласился я. – Не понимаю, почему я это ляпнул. Не думаете ли вы, что слово «простой», вероятно, самое неточное определение для подобных случаев? Скорее нужна его полная противоположность, антоним. Может быть, «сложный» или «запутанный». Закрученный, извилистый, мудреный, предательский. Любое из этих определений могло быть более уместно. – С огромным трудом мне удалось захлопнуть рот, и мое бормотание милосердно оборвалось.

– Что ж, – помолчав, призналась она. – Все эти испытания уже позади.

– М-м-м, – промычал я, но в каком смысле: «Неужели? Позади? У вас? Вы наделали ошибок, поставили себя в неразрешимую ситуацию с неподходящими людьми, так же как простые смертные?»

– Вы, вероятно, удивились, – наконец серьезно произнесла она, – почему я попросила вас приехать сегодня сюда.

– Нет, – поспешно возразил я, подумав: «Да, черт возьми». – Не совсем, я просто…

– Как долго вы планируете оставаться в Донеголе? – спросила она, и от неожиданности такого вопроса я растерянно посмотрел на нее. Совершенно непроницаемое, ее лицо вдруг оказалось волнующе близко в этой запотевшей маленькой машине. Между идеально изогнутых бровей появилась еле заметная ложбинка. – Если вы не возражаете против такого вопроса, – добавила она.

– Нет, ничуть. Дело в том… – я запнулся, зачарованный индивидуальностью ее ресниц, выглядевших интригующе темными по сравнению с сияющим золотом волос и россыпью веснушек на переносице.

Я пытался ухватить и подтащить мое предательское внимание обратно к разговору. Она, похоже, что-то спросила, практически точно спросила. Но что именно спросила? Вот в чем вопрос.

– Простите, – сказал я, – что вы сказали?

Озадаченная ложбинка углубилась.

– Я просто поинтересовалась, долго ли еще вы планировали оставаться в этих краях, но вы можете не отвечать, если не хотите. Очевидно, это меня совершенно не касается и…

– На самом деле, я сам не знаю, – признался я, – планировал пожить какое-то время, – моя нога судорожно дернулась, задев сумку, в которой, как я знал, и моя нога тоже знала, лежал билет на завтрашний самолет. – Я просто, знаете ли, путешествую по Ирландии. Взял напрокат машину. Планировал немного ознакомиться со страной предков. – Страна предков? Страна предков? Неужели я действительно ляпнул такое? – Никто меня не ждет в Штатах до начала следующего семестра. Поэтому могу пожить свободно какое-то время.

– Вот как. – Ее лицо прояснилось, и она улыбнулась мне изумительной широкой, дарящей блаженство улыбкой. – Это замечательно. Понимаете, я подумала… хотя понимаю, конечно, что это большая услуга, и вы должны отказаться, если не захотите тратить время и…

Она закончила витиеватые пояснения по поводу нескольких занятий, которые я, возможно, мог бы провести с Ари, пока живу здесь. Я смотрел за движениями ее рук в спертом воздухе салона, отстраненно слыша ее слова о том, что она, разумеется, оплатит мое время и любые, связанные с занятиями, расходы. Я смотрел, как ее локоны – поскольку такой тип волос как раз оправдывал это существительное, использование которого обычно ограничивалось только сказками, – покачивались на ткани ее куртки. Я смотрел, как бьется под ключицей вена, пульсируя в каком-то литаврическом ритме. Лишь собрав воедино всю силу духа, я удержался от слов: «Одарите меня еще раз вашей улыбкой, и я сделаю для вас все, что вы пожелаете». Моя живущая третий десяток лет зрелая личность, казалось, по какой-то причине возносилась нынче к зениту славы, и мне приходилось пинать ее, топтать и обуздывать, высмеивать, укрощая любой ценой. Я не мог позволить ей расправить крылья, не мог дать ей свободу в этой машине. В моей сведущей памяти всплыл мимолетный образ таксофона в коридоре квартиры, где я жил, проходя в Англии аспирантский год по обмену, и я быстро избавился от него, не позволив себе задуматься о причинах.

– Послушайте, – сказал я, поднимая руку, чтобы пре-рвать ее сбивчивую речь, – я с удовольствием помогу вам…

– Спасибо, – воскликнула она, – большое вам спасибо.