Два месяца неизвестности относительно места их пребывания, или возможности возвращения, или будущих встреч. Два месяца противостояния неугомонным журналистам, два месяца преследований, подозрений, обвинений.

Я также раздумывал, что могло бы случиться, если бы Тимо не показал им, грубо говоря, средний палец, не отказался от них с такой легкостью. Согласно Лукасу, после молчаливой паузы и вздоха Тимо изрек следующее: «Передай им мою вечную любовь». После чего оборвал связь. Окончательно. Но что, если бы он согласился и попросил Лукаса связать его с ними? Если бы он заявил: «Я хочу видеть моего ребенка, жажду видеть моего сына». Отчасти я бы не удивился, если Клодетт ждала этого, ждала, что Тимо активизируется, покажет характер, установит свои приоритеты, выйдя победителем в борьбе за Ари (и, по умолчанию, в борьбе за нее). Неужели она уединилась в этом доме, сделав стратегический шаг в некой длинной, психологической шахматной партии? Не ждала ли она, что Линдстрем образумится?

Однажды, когда мы готовились ко сну, я намекнул на такое предположение, и Клодетт замерла, перестав заплетать волосы перед зеркалом. Она обернулась и посмотрела на меня недоверчивым взглядом. Волосы медленно расплетались обратно, рассыпаясь по плечам с каким-то лихорадочным высвобождением. Помолчав, она нацелила на меня щетку для волос, щетиной вперед, и заявила:

– Невероятно, что ты можешь так думать.

Она пересекла комнату, забрала у меня книгу, которую я читал, и захватила в пригоршню ткань моей футболки.

– Ответ, – медленно произнесла она, когда наши лица сблизились, – отрицательный. Абсолютно отрицательный. Я никогда не ждала, – серьезно заявила она, – и не намерена ждать этого человека. Избавление от него я считаю лучшим решением, принятым мной в жизни.

Заставив ее подождать в безмолвии пару секунд и лишь тогда приподнявшись, я перевернул ее и мягко положил спиной на кровать.

– Так именно бегство ты сочла твоим лучшим решением? – с шутливой скорбью спросил я, развязывая пояс ее халата. – Именно бегство?

К этому моменту она уже смеялась, делая вид, что отбивается от меня; в итоге она согласилась официально понизить его до второго места и расценить бракосочетание со мной как самый прекрасный вариант принятых решений.

«И она понимала, разумеется, – продолжал теоретизировать я, положив голову на стол в нашей опустевшей кухне, – что именно такой ответ я хочу услышать. Может, она признала это, просто чтобы порадовать меня? Может, просто хотела ублажить меня? Могла ли она все время притворяться? Могла ли просто ждать моей первой оплошности, чтобы повторить сценарий исчезновения? Неужели вся наша семейная жизнь оказалась притворством?»

Я поднял голову, надоев сам себе, устав от собственной жизни, от собственных мыслей, вечно блуждающих по замкнутому кругу. «Возьми себя в руки, – приказал я себе, поднимаясь из-за стола, – подумай об этом разумно». У вас с женой произошел спор. Ты изменил планы, не предупредив ее, что твое путешествие затягивается. Хотя возможно, что у нее есть еще одно тайное убежище, просто ожидающее того случая, когда она решит вновь исчезнуть из жизни, однако это крайне маловероятно. Поэтому все еще может решиться положительно, если ты сумеешь вразумительно объяснить ей свое поведение. Для этого тебе нужно лишь найти ее. Просто найти.

Я взял кофеварку, заправил ее и, поставив на плиту, зажег газ под конфоркой. Свистящая тяга процесса заварки, резкие испарения кофейного аромата некоторым образом успокоили меня, помогли прояснить мысли – всегда помогали.

Итак, куда Клодетт могла отправиться?

Я окинул взглядом комнату, внимательно приглядевшись к диванам, печке, стоящим друг против друга креслам, к столу с канделябрами, к коллекции антикварных зеркал, к фотографиям детей в разные годы их жизни, к длинным потертым шелковым шторам в китайском стиле, с бесконечно повторяющейся сценой моста и пагод, где множество одинаковых на вид женщин с множеством одинаковых зонтиков ожидали множество одинаковых в конусовидных шляпах мужчин, которые по неведомым причинам прятались в зарослях бамбука. Кэлвин немного поработал с вышивкой в нижней части штор: большинство женщин лишилось зонтов, сильно пострадало бамбуковое прикрытие мужчин.

Когда я впервые попал в эту комнату, она выглядела совершенно иначе. Эти шторы еще пылились в каком-то парижском винтажном магазине, ожидая зоркого взгляда Паскалин, звезды еще не заняли свои места в потолочных созвездиях, а краска на стенах, вместо живой синевы, была испачканной и блеклой от пятен плесени, которые только недавно удалось окончательно вывести. В течение восемнадцати месяцев весь этот дом обживали только Клодетт и Ари. Ремонтная бригада трудилась здесь после покупки дома и до их переезда сюда, однако строители наезжали периодически, нерегулярно. Крышу починили, защитив дом от превратностей непогоды, но весь верхний этаж оставался практически непригодным для жилья, оставались еще провалы в полах, а подполье дома еще выставляло напоказ все свои тайны.

Они с Ари тогда жили в этой более-менее приемлемой комнате. В свой первый приезд я увидел здесь печку, стол, своего рода временную кухню и две железные кровати, придвинутые поближе к камину. Вся их здешняя жизнь, их предельно съежившийся мир предстали передо мной, и, честно говоря, я был ошеломлен. Я не ожидал, что она может жить в таких условиях, в загнивающем, заброшенном строении, напоминавшем скорее строительную площадку. Правда, тогда я познакомился с ней совсем недавно, но когда я приехал в этот дом с такими кроватями, грязными стенами и общим состоянием жилья, то увидел вдруг не смелую и интригующую женщину, сбежавшую от славы и решившую устроить новую жизнь. Я увидел женщину, сходящую с ума от одиночества и мании преследования, увидел ребенка, так травмированного событиями прошлого, что он едва мог говорить.

Только через неделю или даже две она решилась позволить мне подняться по этой дороге и переступить через порог. Вопреки любым здравым рассуждениям, я оказался в тот дождливый день на том самом перекрестке, одной рукой крутя руль, а другой – держа листок с указаниями, написанными для меня миссис Спиллейн подтекавшей шариковой ручкой. Я даже толком не понимал, почему ввязался в эту авантюру. Наверное, из любопытства. Я частенько принимал решения, основываясь на выборе более интересного пути, и в то самое утро, поедая на завтрак резиноподобную яичницу миссис Спиллейн, я взвесил возможные варианты: улететь обратно в Штаты или задержаться ради свидания с бывшей кинозвездой, избравшей новую, отшельническую жизнь.

Выбор безоговорочно очевиден.

Это было похоже на перепутье с иллюстрации в книге сказок. Расстилающиеся зеленые поля со всех сторон окаймляли стены сухой кладки, а перед ними покосившийся ветхий указательный столб, и – в лучшем случае – на нем изображен крест. Вам приходилось слышать о чем-то более буквальном для изображения перепутья? Натурально, за этой дорогой маячил дремучий темный лес. А в побеленной нише стены устроен один из тех популярных по всей Ирландии маленьких алтарей с размытым дождями образом Богоматери, с давно угасшей свечой в стеклянной лампадке и многочисленными приношениями, оставленными с надеждой, благочестием или от безысходности.