что материал, мягко говоря, восторга не вызывает. Впрочем, и артистка Алентова отнеслась к сценарию весьма прохладно, да к тому же ей было тогда уже тридцать шесть.

Сейчас я понимаю: согласись Купченко или Терехова, я бы Веру не выбрал, несмотря ни на какие кинопробы и родственные связи. Рита и Ира были настолько модными артистками, что конкурировать с ними не представлялось возможным. Но они отказались, и я стал внимательнее присматриваться к Вере.

Ещё у меня была идея снять Наташу Сайко, очень талантливую актрису Театра на Таганке, которая довольно много снималась тогда. Мы сделали пробы, и оказалось, что Верина – намного сильнее не только по игре, но и по тому, насколько достоверно она выглядела и двадцатилетней, и сорокалетней.

Следующая проблема – Людмила. На эту роль мне почему-то хотелось взять Настю Вертинскую, но мне было сказано не без снисходительности: «Старик, ну это ведь социальная героиня, я не подхожу на эту роль…»

К счастью, когда настроен на поиск, обязательно получаешь подсказку: однажды я включил телевизор, попал на спектакль «Госпожа министерша» и увидел эпизод с яркой молодой актрисой, дождался, когда пойдут титры, и узнал, что фамилия её Муравьёва.

Иру пригласили на «Мосфильм», я попросил её прочитать сценарий и хотел сделать пробы, хотя вообще-то для артистов это мука, если, конечно, речь не идёт о начинающих. У бывалых актёров столько уже разочарований, столько обид накопилось, что в каждом предложении видится им подвох, а в голове крутится всё время: как бы так держаться, чтоб в унизительную ситуацию не попасть. Чувствуя эту настороженность, уже и не знаешь, какой с ними взять тон, чтоб не обидеть.

Ира пришла через пару дней, прочитав сценарий. Спрашиваю:

– Ну как?

– По-моему, вам надо снимать меня.

Оценив смелость, говорю:

– И я тоже так думаю.

И больше не стал никого искать, поверил в неё.

Раю Рязанову я запомнил ещё с давних времен. В 1968-м увидел её в телевизионном фильме «Гуля Королёва» по очень популярной повести нашего детства «Четвёртая высота». Рая очень здорово сыграла главную роль – вначале юной девушки, а потом молодой женщины, погибшей в бою под Сталинградом, получившей посмертно звание Героя Советского Союза. Я помнил Раю по этому фильму, а позже мы оказались вместе в поездке «Совинформкино», где я представлял «Собственное мнение», а она какую-то другую картину, и мне удалось познакомиться с ней поближе, так что в кандидатуре Рязановой я был уверен полностью.

Но ещё нужно было собрать пары – найти мужиков для сложившейся уже троицы Алентова-Муравьёва-Рязанова.

Моим ассистентом по актёрам была дама с очень сложным характером, повадками интриганки, однако очень небесталанная, можно сказать, настоящий профессионал. Именно она привела артистов, с которыми я никогда раньше не сталкивался, – Сашу Фатюшина на роль хоккеиста и Борю Сморчкова на роль Тосиного мужа.

Очень удачно я подобрал родителей для героя Бори Сморчкова. Вспомнил актрису, которая мне очень нравилась – Валентину Ушакову, запомнившуюся яркой внешностью, породой в нескольких не слишком заметных фильмах 50-х годов. Когда Валентина Алексеевна прочитала сценарий, спросила: «Вы ничего не перепутали?» Она вообще-то по амплуа – героиня, а тут надо было сыграть простую женщину, но мне нужен был именно такой типаж. Вместе с Виктором Уральским, жилистым, сухим, который, что называется, весь в корень ушёл, они очень здорово смотрелись вместе. Вроде и мельком появляются в фильме, но образ получился объёмный и запоминающийся, можно сказать, образ поколения и даже – обобщённый образ русского человека.

С Рудиком возникли сложности. Первый, кому я предложил эту роль, был Володя Ивашов, с которым я сдружился во время поездки в Германию, но он совершенно неожиданно наотрез отказался, как и ещё один кандидат, Олег Видов, сославшийся на то, что Рудик – отрицательный персонаж.

Вообще, предлагая артистам роли и слушая аргументы, по которым они отказываются от предложений, я не раз чувствовал, деликатно выражаясь, недоумение. Меня ставила в тупик причудливость реакций того или иного артиста на, казалось бы, очевидно выигрышную роль, которая позволит предстать в неожиданном ракурсе и заметно обогатит кинобиографию. Став режиссёром, я столкнулся с удивительным многообразием характеров и мнений – вот так стоишь в этом экзотическом окружении творческих персон и только растерянно озираешься по сторонам и ничего не понимаешь.

Довольно серьёзно на роль Рудика я пробовал Толю Васильева, который стал знаменитостью через несколько лет, сыграв в «Экипаже», но в процессе работы с ним утвердился в мысли: нужен такой артист, чтоб «девки ахнули». И тогда возникла идея пригласить другого Васильева – Юрия. Сыграв в конце 60-х главную роль в фильме Герасимова «Журналист», он произвёл сильное впечатление породой и красотой.

Вообще, красивым актёрам везло у нас не очень. Красота почему-то не считалась аргументом, переставала быть ценностью. То, как, поразив своей внешностью, ворвался в кино, скажем, Ален Делон, в советском кинематографе 70-х повторить было трудно. А ведь это большая редкость – артист, наделённый мужской красотой. Во времена, когда снималась «Москва слезам не верит», красавцы и красавицы были уже «не в тренде». Возник даже своеобразный культ «страшненьких, но талантливых». От этой моды на дурнушек пострадала и Вера, и многие другие актрисы с яркими данными. Подоплёка этого явления в значительной мере банальная – зависть и конкретно особый её подвид женской зависти. Критикессы, среди которых не часто встретишь хороших собой, не жаловали красавиц и тогда, и теперь в общем-то не жалуют. Зарубежным звёздам ещё могут простить блестящую внешность, а вот отечественным ждать снисхождения не стоит. Поэтому красивой женщине гораздо труднее пробиться в кино, потому что по отношению к ней уже заготовлено клише – «красивая, но бездарная».

Очень важно было точно подобрать актёра на роль Катиного любовника для второй серии картины. У Черныха в первоначальной версии сценария сцена адюльтера выглядела довольно странно: какой-то затянутый разговор, в котором Катя представлялась едва ли не циничной дамой. В ответ на фразу любовника, что нужно подождать, пока дочка закончит школу, и тогда он разведётся, Катя отвечала: «А потом надо будет ждать, когда она выйдет замуж, а потом мы будем ждать, когда она родит тебе внука, а потом у тебя заболеет жена, а от больных жён не уходят, а потом мы все умрём…» Ни тон, ни стиль общения не вписывались в мои представления о жанровой природе картины, которую предстояло сделать. Нужно было найти другое решение взамен ложному драматизму громоздкого диалога, сохранив смысл появления этой самой сцены – проиллюстрировать одиночество и неустроенность сорокалетней Екатерины Тихомировой. В итоге я придумал другую сцену, более эксцентричную, но при этом соответствующую задаче: появлялась тёща, звонила в дверь, и Кате, оказавшейся в идиотской унизительной ситуации, приходилось, не теряя самообладания, действовать, а её любовник окончательно терял лицо – из хозяина жизни превращался в довольно мелкого испуганного человека. В итоге по этому трагикомичному эпизоду можно было судить, какой была Катина жизнь в прошедшие двадцать лет.

Мне пришло в голову довольно смелое решение: я подумал, что стоит взять на роль Катиного любовника Вячеслава Тихонова. Это было время, когда ещё недавно прошли «Семнадцать мгновений весны», востребованность его была запредельна, он был, пожалуй, самым популярным актёром в то время. Запросто к такой величине не подобраться – не может ему позвонить ассистент и передать сценарий. Надо, чтобы режиссёр сам разговаривал с народным артистом, а тот должен обязательно в ответ характер показать, сказать нечто вроде:

– У вас что, кто-то отказался от роли? Ну, так я вам не пожарная команда…

И надо следовать ритуалу – успокаивать:

– Как вы могли подумать! Я мечтаю, чтобы играли именно вы!

И вот сценарий передали Тихонову; через несколько дней звоню, он говорит:

– Да, прочёл. Но знаете, что… Подъезжайте ко мне, обсудим…

Я судорожно звоню Нонне Мордюковой, с которой у меня были прекрасные отношения, рассказываю, что Тихонов зовёт к себе, интересуюсь:

– Что бы это могло значить?

– О-о, это что-то серьёзное. Славка просто так не стал бы тебя вызывать.

И вот я еду к Тихонову домой, осознавая, что Вячеслав Васильевич – легенда, космическое явление, которое без трепета воспринимать невозможно.

– Ну что вам сказать? – говорит легендарный актёр при встрече. – Мне, честно говоря, странно, что вы предлагаете мне эту роль… А почему вы считаете, что она – моя?

– Ну как сказать… Я думал, что шлейф ваших ролей сработает на идею, потому что эпизод коротенький, а нужно, чтобы зритель сразу понял: перед ним –