бородой, в белом балахоне». Ребята узнают в нем того самого «шпиона», которого они задержали. «Старик громко расхохотался. Он сорвал с себя бороду и…» — оказалось, что это он, дядя Ваня, нарядившись Дедом Морозом, шел в школу, а ребята задержали его как шпиона. «Молодцы!.. — похвалил ребят товарищ Шевченко. — Но теперь происшествие на границе закончилось. Давайте веселиться!..» [см.: {380}: 4–5]

Как до конца 1935 года осуждались и даже преследовались люди, устраивающие елки, так теперь в прессе высмеиваются «бюрократы», мешающие «людям веселиться» вокруг елки. В первом номере журнала «Крокодил» за 1939 год изображен «бюрократ», считающий, что «приобретение елки будет неуместным, так как упомянутая елка отвлечет внимание присутствующих от насущных задач» [см.: {149}: 15].

Так елка была поставлена на службу советской власти, став непременным атрибутом государственного праздника Нового года, одного из трех (наряду с Октябрем и Первомаем) главных советских праздников. Скорому превращению елки в один из советских символов способствовала и ее архитектоника, напоминающая башни Московского Кремля, и звезда на ее верхушке, превратившаяся из Вифлеемской в пятиконечную, ассоциирующуюся теперь со звездами, горящими на этих же башнях. Эту параллель проводит, в частности, Яков Хелемский в стихотворении 1954 года «Елка зажигается в Кремле»:

И звезда, лучащаяся блеском,

На вершине хвойного ствола

В яркое кремлевское созвездье

В этот день, как равная, вошла. [см.: {487}: 1]

М. О. Чудакова в статье «Антихристианская мифология советского времени» прослеживает процесс появления и закрепления в советском государственном и общественном быту красной пятиконечной звезды как символа нового мира. Этот символ советской власти был введен в апреле 1918 года «сначала как нагрудный знак красногвардейцев и командиров Красной армии… V Всероссийским съездом советов красная звезда была утверждена в качестве символа „рабоче-крестьянской“ советской власти». Тот факт, что «символом новой власти была избрана… не просто геометрическая или иная фигура красного цвета, а именно звезда» [см.: {502}: 336–338], в высшей мере показателен: являясь в христианских представлениях предвестницей Христа, его двойником, звезда занимает в них особое место, что сказывалось и в обряде высматривания Рождественской звезды в сочельник, и в соотнесении ее со звездой волхвов, и в обычае хождения со звездой на Рождество. Особенное значение звезда приобрела с приходом в Россию рождественской елки, где она, в отличие от других европейских стран, стала особо значимой. В советское время звезда на верхушке елки не просто сохранилась, но, утратив свою прежнюю христианскую символику, была переосмыслена. Это ощущение «советской» сути звезды, венчающей елку, и ее связь со звездами Московского Кремля отражена во многих текстах:

На верхушке, выше веток,

Загорелась, как всегда,

Самым ярким, жарким светом

Пятикрылая звезда.

………………………………..

Мы с тобой давно знакомы,

Наша звездочка-краса!

Это ты горишь ночами

Над ночной Москвой в Кремле.

В бой несли тебя как знамя

Самолеты на крыле.

Это ты у самых смелых

Загоралась на груди,

Угольком на шапках тлела,

Праздник с нами проведи!

……………………………

Так гори же выше веток,

Пятикрылая звезда. [см.: {461}: 277]

После войны стремление идеологизировать возрожденный праздник проявляется еще откровеннее. Елка все более и более приобретает смысл, соответствующий новым задачам. В сборниках постоянно встречаются тексты о Сталине, как, например, в стихотворении 1953 года Льва Сорокина «У Кремля», где Сталин дает инструкции Новому году, путешествие которого по стране начинается от стен Московского Кремля [см.: {431}: 16]. Точно так же «советизируется» и образ Нового года, персонификация которого, совершившаяся в русской культуре еще в XVIII веке, была подхвачена и развита и на этом этапе.

В соответствии с директивой партии елка становится обязательной и в колхозной деревне (то есть в крестьянской среде, где она, как писалось выше, до революции не была распространена), что запечатлел В. И. Лебедев-Кумач в бодрой песенке «Здравствуй, елка»:

Свежая, морозная

Елочка колхозная,

Здравствуй… [см.: {226}: 74]

В годы холодной войны новогодняя тематика служила для карикатуристов широким полем. Так, например, на рисунке Бориса Ефимова, опубликованном в первом номере журнала «Огонек» за 1958 год, нарисован большой холодильник, на котором написано: «Холодная война». К холодильнику пририсованы руки и голова в шляпе. Во рту — сигара. В руках холодильник держит «ракетные базы в Западной Европе». Подпись к рисунку: «Заокеанский „рождественский дед“ в Западной Европе» [см.: {306}].

Если в России XIX века елка была распространена только среди православных (то есть в основном русских людей), то теперь с ней знакомятся (и даже обязаны знакомиться) и другие народы Советского Союза, в том числе и народы Крайнего Севера. З. Н. Александрова в стихотворении «Новый год» говорит о том, как елка впервые была «подарена» ненцам, до тех пор незнакомым с этим обычаем:

На север ненцам маленьким

Зимой под Новый год

С гостинцами, с подарками

Послали самолет.

……………………….

А из кабинки елочку

Механик достает.

Попробовали — колется,

Как злая рыбья кость. [см.: {7}: 22–23]

В рассказе Юрия Рытхэу, опубликованном в новогоднем номере «Огонька» за 1953 год, чукотский мальчик, увидев елку, с восторгом восклицает: «Такой новогодней елки у нас никогда еще не было! Собственно говоря, у нас раньше никаких елок не бывало» [см.: {381}: 14]. Азербайджанская поэтесса М. П. Дильбази еще в конце 1930‐х годов сочинила стихотворение «Дед Мороз», образ которого вряд ли ранее был известен и близок азербайджанским детям [см.: {120}: 14–15].

Первая елка для московских детей была устроена в Колонном зале Дома Союзов в 1936 году. С 1953 года ежегодно на зимних каникулах в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, а после открытия в 1961 году — в Кремлевском Дворце съездов проводились елки для учащихся московских школ. Они «обслуживали» по две тысячи детей в день; каждому участнику вручали подарок. В 1954 году К. Г. Паустовский, отметив, что он пишет «реальную зимнюю сказку», в поэтически приподнятом тоне рассказывает об этом торжественном событии в жизни детей:

В Георгиевском зале Большого дворца вспыхнула сотнями разноцветных огней первая елка. Смущенные от неожиданной радости, дети хлынули во дворец. У многих детей глубокая радость выражается в застенчивости, когда только нестерпимое сияние глаз выдает ту бурю счастья, что бушует в маленьком сердце