гостинцами и сам его возглавлял, напялив яркий бумажный колпак, размахивая самодельным жезлом и, похоже, веселясь больше всех [см.: {51}: 17].

С тем же энтузиазмом, по свидетельству А. Н. Розова, устраивал елки для своих внуков известный специалист по древнерусской литературе Л. А. Дмитриев [см.: {373}: 113–114]. Биограф литературоведа С. Н. Дурылина рассказывает о праздниках елки в его доме в Болшеве:

Высокие бревенчатые стены болшевского дома слышали Н. А. Обухову, не единожды певшую здесь под гитару, видели Е. Д. Турчанинову, раз как-то даже в импровизированной роли сказительницы на рождественской елке [см.: {347}: 4].

Забыла о своем некогда неприязненном отношении к елке и православная церковь. Теперь зеленые деревца стоят не только в храмах во время рождественского богослужения, но и в домах церковнослужителей. Для их детей также стали проводить праздники, и об устроителях этих елок мемуаристы вспоминают с похвалой и благодарностью. Протоиерей Михаил Ардов в панегирических заметках о ярославском митрополите Иоанне ежегодное устройство праздников елки ставит ему в особую заслугу:

Всякий год на второй день Рождества Христова Владыка Иоанн устраивал у себя елки для детей своих сотрудников и сослужителей. Читались стихи, пелись песни, выступали все — от четырехлетних детей до маститых священнослужителей. И решительно все получали подарки. Первая такая елка состоялась в 1968 году, а последняя в 1985‐м. И вот что любопытно, некоторые постоянные гости, которые на первые елки приходили еще детьми, в восьмидесятых годах приводили туда собственных чад [см.: {19}: 177].

А Е. Б. Рашковский в стихотворении «Святочная ода» вспоминает «интеллигентский вигвам» московской молодежи, читающей «всю ночь Пастернака», в то время как стоит

В углу — шелестящая елка,

На ней — золотые шары… [см.: {366}: 52]

Мифологические персонажи праздника елки

Дед Мороз

И Дед Мороз приходит в гости

Попить с ребятами чайку.

М. А. Светлов. Зима

В восточнославянской мифологии культ Мороза прослеживается в народных сказках, а также в представлениях, связанных со Святками, в обрядности которых он играл важную роль. Культ Мороза отразился в ритуале его «кликанья» и «кормления» накануне Рождества, в Велик день и в другие переломные моменты года, определяющие будущее. Мороз «задабривали», кладя на подоконник или на крыльцо ложку с кутьей или киселем, приговаривая: «Мороз, Мороз! Приходи кисель есть; Мороз, Мороз! Не бей наш овес!»; «Мороз, Мороз, иди кутью есть, а улетку по гречисе не волочися: будем железной пугой бить»; «Мороз, Мороз! Иди в хату кутью есть. Зимой ходи, а летом под колодой лежи» и др. В народной традиции Мороз представляется существом, живущим в лесу. В деревню он заходит только затем, чтобы попугать людей. Когда он ходит по деревне, то постукивает ледяным молотком в стены или двери и окна. Маленьких ребят унимали стуками молотка в стену: «Погоди, Мороз идет, он тебя…» [см.: {78}: 164]. Под Новый год молодые люди хоронили соломенное чучело в мужской одежде, а парня, наряженного сгорбленным стариком, выгоняли из деревни кнутом и палками [см.: {70}: 114]. Образ Мороза нашел отражение в пословицах, поговорках и загадках: «Старик у ворот тепло уволок», «Старик-шутник на улице стоять не велит, за нос домой тянет», «Старый дед, ему сто лет…» [см.: {153}: 26–27] и др. Однако этот восточнославянский Мороз никогда не выступал в качестве дарителя подарков и не участвовал в детском празднике елки, развлекая и веселя детей.

В работе С. Б. Адоньевой «История современной новогодней традиции» создание Деда Мороза как обязательного персонажа новогоднего ритуала приписывается советской власти и приурочивается к концу 1930‐х годов, когда после нескольких лет запрета вновь была разрешена елка. Отметив, что «в зарождающейся городской традиции рождественской елки (в 30–50‐х годах XIX века) нет еще ни Мороза, ни Снегурочки» [см.: {6}: 372], исследовательница несомненно права. В те времена какие бы то ни было персонажи праздника елки вообще отсутствовали, равно как отсутствовал и сам новогодний ритуал. Однако в литературе Мороз уже встречался. Стремительный процесс разработки этого образа как непременного участника детского праздника елки стал возможным в предвоенные годы только при опоре на литературную традицию и бытовую практику, в основных чертах сложившуюся задолго до Октября.

В 1840 году были опубликованы «Детские сказки дедушки Иринея» В. Ф. Одоевского, в одной из которых («Мороз Иванович») впервые дана литературная обработка фольклорного и обрядового Мороза. Созданный Одоевским образ еще далек от знакомого нам «елочного» персонажа: календарная приуроченность сказки — не Рождество и не Новый год, а весна (Мороз Иванович живет в колодце, оттого что «жарко становится»); не он приходит к детям, а дети приходят к нему; да и подарки его — это лишь плата за службу. И все же образ этот уже узнаваем: «добрый Мороз Иванович» — «седой-седой» старик, который как «тряхнет головой — от волос иней сыплется»; живет он в ледяном доме, а спит на перине из пушистого снега. Рукодельницу за хорошую работу он одаривает «горстью серебряных пятачков», однако и Ленивицу не замораживает (как Морозко старухину дочь в сказке), а лишь проучивает, дав ей вместо серебра сосульку. Заботясь о природе, он покрывает снегом озимые всходы; попечительствуя о людях, стучит в окошки, чтоб «не забывали печей топить да трубы вовремя закрывать», проводя при этом и «нравственные идеи» о необходимости «нищеньким помогать». В педагогической сказке Одоевского обрядовый Мороз и сказочный Морозко превращены в доброго, но справедливого воспитателя и наставника.

Первые рекламные заметки о продаже елок появились в газетах почти в то же самое время, когда увидели свет «Сказки дедушки Иринея». Возникнув одновременно на рубеже 1830–1840‐х годов, Мороз Иванович и елка, принадлежа к разным культурным традициям, пока совершенно разведены: Мороз Иванович пришел из русской деревни (как обработка народного Мороза), елка — из Западной Европы (как усвоение немецкого обыкновения). Отсутствующая вначале связь возникнет двумя десятилетиями позже, когда сказка Одоевского будет включена в состав «елочных» текстов.

В литературе образ Мороза мифологизируется по двум направлениям. С одной стороны, согласно поэме Некрасова «Мороз, Красный нос» (1863), где Мороз представлен злой силой, любящей «кровь вымораживать в жилах, / И мозг в голове леденить», он изображается как зловредный атмосферный дух, которому приписывается способность оказывать пагубное воздействие на человека: злой мороз сердитый [см.: {440}: 271]. Царь Мороз предстает косматым стариком «с еловым скипетром» в руке, живущим в