– Да?

– Только идиот мог намеренно доводить человека до такого состояния.

– О, спасибо, – Омарейл усмехнулась, тогда как Даррит нахмурился. – Приятно думать, что вы не считаете меня идиоткой.

– Извините, если оскорбил, – пробормотал он, отводя взгляд в сторону.

Она рассмеялась.

– Вовсе нет, я действительно не пыталась напугать его специально. У меня самой все внутри дрожало: сначала я чуть не попалась Сове, потом услышала их возмутительный разговор, а затем еще и была обнаружена. Крайне неприятная ситуация.

Даррит чуть склонил голову набок.

– Господин директор разговаривал с госпожой Дольвейн? О чем они говорили, что его так напугал ваш шпионаж?

Омарейл дернула плечом, но затем подумала, что выдать Дарриту еще один секрет уже не страшно.

– Сова решила женить на мне Дана. И это был не очень лестный для него разговор.

Он задумчиво хмыкнул, а затем уточнил:

– Есть ли что-то еще, что вы хотели бы узнать?

Она покачала головой. Пока что и этого было достаточно, чтобы мозги казались распухшими и слишком тяжелыми от мыслей.

Омарейл чувствовала себя абсолютно беспомощно. Она не знала, что следовало делать со всеми этими знаниями. Теперь ей было известно про дар – но был ли в этом смысл, ведь ей все равно предстояло вернуться во дворец. Кроме того, было совершенно неясно, как она могла вернуться после нарушения пророчества. И, пожалуй, самым непредсказуемым элементом были планы Совы. Что эта женщина намеревалась делать? И что могла сделать Омарейл, чтобы предотвратить это – чем бы оно ни было?

Если только… если только она могла встретиться с Совой и убедить ее каким-то образом отменить предсказание! Омарейл могла внушить госпоже Дольвейн жалость, сострадание, желание помочь.

Погружаясь в размышления о собственном будущем, она чувствовала себя все более и более несчастной.

Когда Даррит заметил, что его гостья начала нервно поджимать губы и тяжело дышать, явно борясь с подступающими слезами, он взял со стола ее чашку с недопитым кофе и сунул девушке в руки.

– Вот, выпейте и успокойтесь.

– Я и так спокойна, – ответила она с вызовом, но тут же сделала несколько больших глотков, чтобы избавиться от кома в горле. – У вас красивые чашки, – заметила она, разглядывая изящный синий орнамент на белоснежном фарфоре.

Это помогало отвлечься.

Даррит вдруг широко улыбнулся.

– Это посуда старой Фраи. Она никогда не разрешала мне пить из этих чашек, хранила в буфете. Запрещала даже прикасаться. Когда я ее спрашивал, зачем же они нужны, если не для чая, она всегда отвечала, что держит их на случай, если в гости придет особа королевских кровей.

Сказав это, он рассмеялся. Омарейл сперва растерянно смотрела на него, а затем ее губы тоже расплылись в улыбке. Веселости в их смехе было мало, и тем не менее это помогло им немного выдохнуть и снять напряжение.

– Не стоит унывать, – Даррит криво улыбнулся, – все не так плохо, как вам сейчас, возможно, кажется…

Омарейл бросила на него недоверчивый взгляд. Он подлил из кофейника горячий напиток и вновь погрузился в думы.

– Это странно, – пробормотала Омарейл.

Что, если Сова все же не собиралась объявлять об исчезновении принцессы? Что, если ждала ее, чтобы обсудить условия возвращения?

Желая отвлечься от угнетающих мыслей, Омарейл встала и начала прохаживаться по комнате, рассматривая картинки на стенах.

– Это – старая Фрая? – уточнила она, указав на портрет красивой женщины.

– Да, – кивнул Даррит, – до того, как она стала «старой». Я ее такой не видел. Сколько я ее знал, она была милой старушкой.

Затем она подошла к фотографиям нынешнего хозяина дома.

– Расскажите, как вы получили свой шрам.

Он молчал, и Омарейл обернулась к нему. Он равнодушно смотрел на свои снимки.

– Мне было десять, – начал он, когда принцесса решила, что уже не услышит ответ. – Я нашел избитого пса. Его лапы были покалечены, он не мог ходить и даже сидеть. Я полгода выхаживал его. Когда Белый – я назвал его Белый – совсем окреп, то я отпустил его на волю. С самого начала было понятно, что этот пес не будет ничьим питомцем. Он постоянно смотрел на улицу, а как только научился снова ходить, подходил к калитке и часами сидел у нее. Я был готов расстаться, но все равно успел привязаться.

После небольшой паузы он продолжил:

– Прошло пару месяцев его свободы, я шел из школы. Проходил мимо рынка и услышал крики местных мальчишек. Мне стало интересно, что их так взбудоражило, и я подошел ближе.

Лицо и тон Даррита были спокойными, но от Омарейл не укрылось, как побелели костяшки сжатых в кулаки рук.

– Там был Белый. Он лежал на боку в грязной луже. Мальчишки стояли вокруг и смеялись, а один, с железным прутом в руках, поднимал его и ставил на лапы. Белый падал, его лапы подкашивались. Он не мог встать. Это веселило их еще больше. Один предложил дать псу по задней лапе, так как та подкашивалась меньше других.

Омарейл нервно сглотнула, от волнения ей стало тяжело дышать. Даррит же продолжил, голос его все же окрасился эмоциями:

– Я испытал такую ярость! Я хотел взять этот самый прут и отлупить им их всех. Так, чтобы они не смогли ни встать, ни снова взять в руки что-то тяжелее карандаша. Я ненавидел их. Хотел причинить боль. Как я говорил вам, сильные эмоции не нуждаются в зрительном контакте, а в толпе они распространяются, как зараза. Я заорал, чтобы они отпустили пса, но моя ярость обернулась против меня же. Они все в полусознательном состоянии накинулись на меня, вызывая еще больший гнев и им же заражаясь. На мою удачу, мимо проходил Бой. Уже тогда мы были приятелями. Он сумел раскидать их всех и вытащить меня из-под этой кучи. К тому времени мальчишка с прутом уже рассек мне лицо. Фрая пыталась заживить рану, но слишком много ее внимания ушло на мое тело, которое было покрыто ушибами, на сломанную руку и ребро.

– Их наказали? Что стало с мальчишками?

– Они все в один голос заявили, что я первый полез в драку. Нет, они не лгали, они действительно считали, что я начал их оскорблять и провоцировать. Их сознание должно было как-то объяснить ту злость, которая вспыхнула в их сердцах. К тому же, это была не первая подобная история с моим участием. В детстве я плохо контролировал свои эмоции, поэтому часто легко поддавался агрессии других мальчишек. Они не успевали даже сжать кулаки, а я уже летел на них, потому что чувствовал их злость. Среди соседей я имел не очень хорошую репутацию. У меня даже было прозвище Лютый.

Омарейл усмехнулась – это так не вязалось с образом бесстрастного Даррита.

– Бой до сих пор зовет вас так, – заметила она с улыбкой.