Привожу отрывок из первого письма.

«Обращаемся в тов. Жданову А.А., с просьбой о том, что Комиссия Райсовета наши дома по Березовому острову д. 2 назначила к сломке, дома полукаменные[798], а поэтому живем по вышеуказанному адресу несколько лет в данных домах, заселенных женами красноармейцев и рабочими просим Вашего распоряжения об оставлении наших домов хотя-бы на зиму 1942 г. К зимней подготовке мы вполне готовы, на что имеется приемный акт Комиссии Райсовета <…> Жить в данных домах является еще возможным и переселение в другие помещения не целесообразным, а поэтому убедительно просим тов. Жданова А.А. разрешить проживать в вышеуказанных домах, что послужит в оздоровительную пользу нас трудящихся г. Ленинграда».

Окончание последнего предложения понятно: если останемся в своих домах – сможем выжить.

В «Книге памяти» по домам Березового острова умершими в период с октября 1941 по июнь 1942 г. перечислены 54 человека. За период с августа 1942 по декабрь 1943 г. – только один человек.

Прошло с написания писем жильцами Березового острова чуть более месяца, и 11 ноября датировано письмо заместителя председателя райисполкома управляющему домохозяйством № 132 Романенковой: «Удовлетворить заявление жильцов об оставлении дома и не включать его в список домов на сломку»[799].

Продолжим чтение книги Н.А. Манакова. Курсив мой.

«С грустью жители окраин покидали свои дома. В короткий срок 86 489 человек переехали из деревянных домов в пустующие квартиры центральных районов.

После рабочего дня на предприятиях и в учреждениях, вооружившись пилами, ломами, топорами, жители города отправлялись разбирать деревянные сооружения под руководством опытных бригадиров. Они снимали крыши домов, сдавали по документам в исполкомы районных Советов имущество эвакуированных, вынимали стекла из рам, демонтировали оборудование домов и разбирали стены. Тут же на месте бревна и доски пилили на дрова. Перевозка их производилась на автомашинах, грузовых трамваях, а во многих случаях и на ручных тележках.

Проведение этой организационно сложной работы потребовало больше времени, чем предполагалось раньше. В некоторых районах с опозданием вручались ордера на переселение и наряды на разборку строений. Поэтому срок окончания массовой разборки деревянных домов был перенесен на 20 октября. Но в небольших размерах эта работа продолжалась и после октября.

Массовое участие населения, коллективов промышленных предприятий и учреждений позволило обеспечить топливом Ленинград на зиму 1942/43 г. и отложить дрова в резерв. Всего было получено от сноса деревянных строений с 1 сентября по 25 декабря 1942 г. 1 миллион 15 тысяч кубометров дров. Из этого количества участники месячника получили 425 тысяч кубометров.

Всего с начала войны до 1 января 1943 года в Ленинграде было снесено 8162 деревянных здания с жилой площадью 1 миллион 235 тысяч квадратных метров. <…>

На всех этапах блокады борьба за бережливость и экономию была первым и непременным, а во многих случаях решающим условием победы над топливным голодом»[800]. Конец цитаты.

Теперь послушаем ленинградцев.

Н.И. Назимов:

«Дрова от сломанных домов возят на трамвайных платформах, телегах, запряженных людьми, на тележках или просто на себе»[801].

В своем дневнике бухгалтер Н.П. Горшков за 18 сентября 1942 г. записал: «Население деревянных домов спешно переселяется в центр города, в пустующие квартиры и комнаты, которых очень много после умерших зимой и эвакуировавшихся».

«Некоторые, придя с работы, находили свои вещи на улице, а огороды с овощами вблизи [деревянных] построек – поврежденными от слома стен домов»[802].

З.П. Кузнецова, 2015 г.:

«Пришла я из школы к себе на улицу Калинина, а наш дом уже приготовились разбирать. Мне кричат: „Девочка, уходи! Сейчас будем ломать!“ – „Мне некуда идти“, – отвечаю. „Отойди, нам надо бросать бревна, убьет тебя!“. Ушла, походила где-то, вернулась. Половину дома уже разобрали. К крыльцу не подойти никак, пытаюсь пролезть. „А чего у тебя там в доме?“ – „Сундук, бабушкина жакетка, плюшевая…“ А еще было красное довоенное шитое одеяло… Сундук, тяжеленный, целый день перетаскивали, на санках. Приютились по соседству, в полуподвале дома, до войны в нем была конторка керосиновой лавки[803]. Перетащили стулья, кровать. Трубы в доме завалило, и топить плиту приходилось по-черному»

А.Л. Ходорков:

«Ломка домов идет быстро. Люди днями сидят без крова на вещах в ожидании транспорта»[804].

И из документа:

«Дом, выделенный яслям для сломки, 75[-е] ясли собственными силами (курсив мой. – В. Х.) сломали и 70 куб. метр. готовых дров лежат на площадке дома пр. Газа, № 30» (из письма председателя Ленинского райисполкома директору одному из заводов, в чьем ведении находились ясли, 30 сентября 1942 г.)[805].

Декабрь 1942 г.

«Ершова М. – 15 лет живет с сестрой, мать умерла, отец находится на фронте, два брата так же на фронте, нет совершенно дров. Книги не читает. В кино ходит часто. Имеет подругу. „Из-за холода дома не нахожусь“, – говорит тов. Ершова.

Эти факты приведены из многочисленного обследования квартир работающей молодежи.

Они лишний раз подчеркивают слабо поставленную индивидуальную политико-воспитательную работу» (секретарь Кировского райкома ВЛКСМ – секретарям обкома и горкома комсомола)[806].

Все, что называется, «в традициях»: усилить политико-воспитательную работу – и дрова появятся. Даже нет попытки выяснить иные причины, почему «нет совершенно дров».

Нам же, чтобы показать только одну из причин фактов отсутствия дров у ленинградцев, достаточно взять, например, письмо, в целом типовое, жителя Ленинского района свой райсовет. Письмо от 15 января 1943 г.: