бы не было. Так что не в этот раз, приятель. В этот раз НЕ БУДЕТ НИКАКОГО УМИРОТВОРЕНИЯ.

Мы собираем всех СОЮЗНИКОВ. Англия, Франция, мы и Россия снова действуем сообща. В защиту демократии, верховенства закона и целостности национальных границ. Мы поддерживаем изгнанное из захваченной страны правительство. На этот раз даже немцы и японцы на нашей стороне. И все маленькие страны. Организация Объединенных Наций. Сердце замирает при виде всех этих разных флагов, которые гордо развеваются, бросая вызов тирану.

Видите ли, мир понимает, что завоеванная страна – это Аутсайдер. Не важно, насколько мы больше нового Гитлера, мы боремся за пострадавшего. Мы сражаемся за Аутсайдера.

Следующая фаза РАЗОГРЕВАЕТ ПУБЛИКУ.

Мы копим силы. И союзников. Послушайте меня, я считаю, что – при определенных условиях – в мире чертовски мало стран, которые будут противостоять нам дольше, чем Панама или Гренада. Я хочу, чтобы вы знали, что безопасность стоит в нашем списке очень высоко. Мы хотим, чтобы жертв было настолько мало, что их число не сравнялось бы с людьми, погибающими пьяными за рулем. Последнее, чего мы хотим – и мы этого не допустим, – это еженедельно увеличивающегося количества мешков с телами на экранах телевизоров в домах Америки. Несмотря на это, наращивая наши силы, мы ведем МЕДИАБЛИЦ о том, насколько сильны и опасны другие противники. Насколько сложна наша задача. Сколько самоотверженности и героизма потребуется, чтобы победить этого фанатичного, закаленного, хорошо вооруженного, опытного, смертельного врага.

Наша модель для этой войны – СУПЕРБОУЛ. К нему очень долго готовятся. Не считая плей-оффа, подготовка длится не менее двух недель, это 2 352 часа подготовки к трехчасовой игре. И это работает.

Наступает Большая Игра. МЫ ВКЛЮЧАЕМСЯ. Мы побеждаем. Ровно так же, как в трехчасовом футбольном матче. Мы возвращаемся домой. Все закончилось. Начинается ПАРАД ПОБЕДЫ[110].

Кравиц, чтобы перейти к следующему шагу, как бы по-настоящему спросил Бигла:

– Давайте не будем увлекаться и вернемся в реальный мир. У нас получится собрать все эти элементы: Гитлера, Польшу, союзников, уверенность в победе?

Бигл посмотрел президенту прямо в глаза. Он не спешил отвечать «Да!» Важно было донести до него, что это не героика, не тупое остроумие, не мысль с потолка, не «гун хо!», не пустой кураж, не бахвальство для прессы.

– Определенные вещи невозможно отрицать. Соединенные Штаты могут вступить в войну без негативных политических последствий. Это факт. Мы можем вести войну практически без американских потерь. Это тоже факт. Так что на самом деле вопрос заключается только в обрамлении. Мы не придумываем ничего нового, мы говорим только о том, как сделать что-то более эффективным. Как только мы это осознаем, то поймем, что моя роль не столь радикальна, как кажется. В этом свете я готов сказать, что ответ «да». Однозначное «да».

Поле боя должно быть на Ближнем Востоке или в Северной Африке, – сказал Бигл и объяснил почему[111]. Учитывая это, выбор Гитлеров был приличный: Муаммар аль-Каддафи, Хафез аль-Асад, Саддам Хусейн, Рафсанджани или, о чем следует задуматься, новый Аятолла.

Потенциальных Польш тоже было много. Ливия снова вторгается в Чад, или Судан, или Алжир, или даже Египет. Алжир может вторгнуться в Марокко. Ирак мог напасть на Саудовскую Аравию, Кувейт или Сирию. Иран мог пересечь Персидский залив и напасть на Объединенные Арабские Эмираты, Оман, Кувейт, даже Саудовскую Аравию. Сирия – вторгнуться в Иорданию.

– Мы собираемся выйти, – сказал Кравиц, обращаясь к президенту, – на арену, которая требует мастера дипломатии. Кого-то, кто лично знаком с главами государств.

– Мэгги Тэтчер поддержит нас, – сказал президент, размышляя вслух. – Миттеран – я смогу с ним справиться. Горби – по правде говоря, я думаю, что он нуждается в нас больше, чем мы в нем. У нас есть реальное преимущество: я работал в ООН.

– Как вы собираетесь убедить одного из глав этих государств сыграть Гитлера в вашем фильме? – спросил Бейкер. – Вдруг они вспомнят, что Германия проиграла, а Гитлер умер в бункере? Мне кажется, что вы предлагаете им безвыигрышную ситуацию, и они, ей-богу, это поймут.

– Мы воспринимаем Гитлера как злодея, – сказал Бигл. – А на Ближнем Востоке многие видят в нем героя. Они восхищаются силой. Они верят в мучеников. А тут еще и еврейский фактор. Во-вторых, это шанс заполучить большой куш, сыграть важную роль на мировой арене. В-третьих, выступление против Соединенных Штатов, даже проигрышное, в арабском мире сделает кого-то героем. Так что, хотя отсюда это выглядит как безвыигрышный вариант, оттуда это кажется беспроигрышным предложением. Или его можно подать именно с выгодной стороны.

– Вот тут вам повезло с президентом, – сказал президент. – У скольких президентов хватило бы опыта, контактов и суждений, чтобы справиться с этим делом, с этой запутанной штукой, которую вы задумали? Я думаю, воевать всегда сложно. Но в этой войне есть союзники и враг, и вам, вероятно, придется подключить ЦРУ и даже ООН. В Америке нет ни одного президента, ни одного, кто мог бы сказать, что он был в ООН, что он знает ООН. Или Китай, если уж на то пошло. Вы понимаете, о чем я.

Чем больше Буш слышал, тем больше ему нравилось то, что придумали эти голливудские парни. Они давали ему возможность принимать участие. А Джордж был человеком дела. Ему нравилось творить. Удивительно, но, будучи президентом, он невероятно много бегал, но не так уж много делал. Отчасти ему диктовала это его же политика. По сути, он выполнял наставление Рейгана, которое заключалось в бездействии. Но для него это было не то же самое, что для предшественника, по нескольким причинам: бездействие во многих случаях оказалось чрезмерным, и наступившие последствия продемонстрировали, что бездействовать больше не стоит и на самом деле, вероятно, стоит что-то делать. Но он не мог пойти на это. На самом деле он не верил в бездействие. И вообще, он не был склонен дремать так же много, как Рейган, поэтому отсутствие конструктивной или даже деструктивной деятельности довольно сильно его тяготило.

– Я всегда нахожу единомышленников. У меня везде есть хорошие друзья, потому что люди прекрасны, даже иностранцы. Я действительно люблю людей. Многие этого не понимают, поэтому я скажу прямо: мне нравится Рон. Он отличный парень. Никто не умеет рассказывать истории лучше, чем он. Многие люди думали, что с ним трудно общаться, но это не так, просто с ним нужно шутить. Он любит шутки. А Барб любит Нэнси. По-настоящему любит. До сих пор. Мы пригласили бы их на ужин, если бы у нас была возможность, и