– Эй, я запускаю дрона, – сообщила Марина удивленным альтерам.

И повернула рычажок на пульте управления.

– А вам не кажется, господа, что мы ошиблись адресом? – осторожно поинтересовался Горский.

Слова, произнесенные в шутку, идеально совпали с тем, о чем думали остальные. Кому пришло в голову устроить тюрьму для альтеров в особняке, определенно представляющем собой историческую ценность? Это было понятно даже тому, кто совершенно не разбирается в архитектуре! Или же это было сделано намеренно, для отвода глаз?

– Так, надеюсь, мы не собираемся возвращаться? – снова подала голос Марина. – Я уже отключила камеру над дверью.

– Ну, раз пришли, так давайте хотя бы посмотрим, что там внутри, – сказал Димон.

И с автоматом наперевес побежал к двери черного хода, до которой было не более сорока метров.

– Шапочку надень, – напомнил Марине Макс.

– Точно, – улыбнулась та и натянула пасамонтану как полагается, чтобы лица не было видно.

Черный ход располагался в тени левого крыла здания. Здесь на земле лежали только слабые отсветы фасадных огней. Вход закрывала металлическая дверь с железной скобой, приваренной к ней вместо ручки. Огонек видеокамеры над дверью не горел. Вид двери совершенно не вязался с внешним видом самого особняка. Хотя, так у нас всегда и везде – праздничные огни по фасаду и железные двери с другой стороны.

Димон взялся за скобу и тихонько толкнул. Дверь открылась легко, без зловещего скрипа. За дверью находился длинный, тускло освещенный коридор, откуда пахнуло теплым, застоявшимся запахом больницы – лекарства, дезинфицирующие средства, несвежее белье.

Димон задействовал «дальний взгляд». Он чувствовал присутствие большого числа людей. Человек двадцать. Точно определить было трудно, потому что все они находились вместе. В одной комнате. Поблизости никого не было. Никакой тревоги воплощенный не почувствовал. Дом будто сам предлагал им войти в него.

Так они и поступили.

На что это было похоже?

Честно признаться, не знаю. Мой жизненный опыт слишком мал, чтобы помочь отыскать подходящее сравнение для того, что творилось в обеденной комнате. Что вы хотите? Большую часть своей жизни я провел в запертой комнате, слушая Филиппа Киркорова. И удивляясь тому, что спустя двадцать лет он выглядит почти так же, как и тогда, когда я смотрел на него дома. Нет, сам Киркоров к нам в гости не заходил, но по телевизору его показывали регулярно. Чаще его на экране появлялся разве что только сам спин-протектор. Про него, в отличие от Киркорова, мне ничего не известно. Да и не особенно хочется знать. Помнится, дед говорил: «Один спин-протектор ничем не лучше другого. Пускай остается тот, что есть. Мне он нравится – врет больно складно». Дед и сам любил приврать. Но, в отличие от спин-протектора, дед врал по-доброму. Ну, то есть и не врал даже, а рассказывал всяческие небылицы. Про то, например, как, идя домой по набережной, увидел в реке крокодила. Настоящего, зеленого крокодила. Который плыл куда-то по своей зеленой надобности и не обращал никакого внимания на толпящийся на набережной галдящий народ. Мальчишки начали было кидать в крокодила камни, но дед влепил им по подзатыльнику, и мальчишки убежали. А дед кинул крокодилу батон хлеба, что лежал у него в авоське. Крокодил проглотил батон и остался крайне этим доволен. Я верил деду. Хотя мать говорила, что дед все это придумал, потому что у него склероз – пошел в булочную за хлебом, а вернулся с куском сырного продукта. Точно, это было как раз то время, когда вместо сыра в магазинах начали продавать сырные продукты, а вместо сметаны – сметанные…

Собственно, к чему это я? Дед, крокодил, сырные продукты?.. Дед умер еще до того, как меня в пансионат забрали. И тогда мне было… Не помню сколько, но точно меньше, чем сейчас. Здорово меньше. Я тогда еще ничего в жизни не понимал. Да и сейчас не понимаю. Чему можно научиться, сидя в запертой комнате без окон? Хорошо еще, что доктор Карцев разрешил книги читать. А то ведь прежде совсем тоскливо было. Сидишь, пялишься на войлочную стену, слушаешь, как Киркоров надрывается, и ни о чем не думаешь. У буддистов это называется медитацией, у нас – ступором. А если что и приходит в голову, так только одно: и это называется жизнь? Да к черту такую жизнь! Не будь стенка войлоком обита – расшиб бы об нее голову. Я же ничего, вообще ничего не знаю, что происходит за стенами этого ушлепанного пансионата!..

Ладно, что-то меня занесло… Я и раньше ничего ни о чем не знал. И – ничего. Как-то справлялся. Оставался, если и не самим собой, то кем-то похожим на того, кем я мог бы стать, если бы меня не держали под замком. Вся моя жизнь – сплошное сослагательное наклонение. Если б да кабы… Это все доктор Карцев с его дурацкими затеями. Со своими новшествами. Раньше я смотрел в стену. Теперь я читаю книги и пишу в блокноте. И у меня появляется надежда. А это очень плохо. Потому что надежде нет места там, где я нахожусь. Даже доктор Карцев не может сказать, смогу ли я когда-нибудь отсюда выбраться. А это значит, что у меня нет ни малейшего шанса. Какая уж тут, к черту, надежда. Без нее было проще.

А теперь еще этот день рождения.

Двадцать второе ноября.

Я не уверен, что это действительно мой день рождения. С чего бы мне быть в этом уверенным? Я не справлял день рождения уже девятнадцать лет. Опять же, если верить доктору Карцеву, что мне сегодня исполняется тридцать три. Я где-то слышал, скорее всего, по телевизору, что человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Если так, тогда я глубокий старик, проживший долгую, напрочь лишенную какого бы то ни было смысла жизнь. Я не мечтаю о смерти только потому, что мне все безразлично.

Итак, мой якобы день рождения. Двадцать второе ноября. Середина осени. Мне стукнуло тридцать три.

Я не хочу этого дня рождения!

Или все-таки хочу?..

Кажется, я окончательно запутался.

Или это доктор Карцев меня запутал.

В общем, так. То, что происходило в обеденной комнате, было похоже на праздник в дурдоме. Я никогда не был в дурдоме и уж тем более не видел, как там справляют праздники. Но в моем представлении, если бы в дурдоме решили отметить какой-нибудь государственный праздник, скажем День всеобщей благодати, это выглядело бы именно так.

По стенам были развешаны гирлянды, склеенные из разноцветных бумажных колец (помнится, такие я делал в детском саду), а между ними – бумажные звезды и вырезанные из салфеток снежинки. (Почему снежинки? Сейчас ведь еще только осень. А снег выпадает зимой.) Прямо напротив входа на стену были криво прилеплены большие разноцветные и разноразмерные буквы, складывающиеся в слово «ПОЗДРАВЛЯЕМ!». Верхняя часть восклицательного знака отклеилась, отчего он изогнулся и сделался похож на вопросительный: «ПОЗДРАВЛЯЕМ?».

Все альтеры сидели на своих местах. Как обычно во время приема пищи. Только сейчас столы были пусты. Зато на головах у альтеров были разноцветные бумажные колпачки с пропеллерами и бубенчиками, закрепленные тонкими резинками под дряблыми подбородками. Николай Несторович сидел, водрузив локоть на стол и задумчиво подперев голову кулаком. Взгляд его был устремлен в дальний верхний угол комнаты. Наверняка он там видел что-то такое, что не видел никто другой. Пал Палыч и Сил Силыч азартно хлопали ладонями по столу, стараясь попасть по ладони соседа. Судя по всему, в их игре не было ни правил, ни какой-либо системы. Они просто лупили ладонями по столу и получали от этого колоссальное удовольствие. Рты у обоих были полураскрыты, ноздри раздуты, глаза сверкали. Разве что только уши не шевелились. Ксения, как обычно, сидела с прямой, как доска, спиной, сложив руки на коленях, не замечая ничего, что происходит вокруг. Ольга Николаевна лежала грудью на столе и что-то тихо говорила Ксении. При этом из глаз у нее лились слезы, а пальцы рук цеплялись за края стола, как будто это была доска, на которой ее несло в открытое море. Только один Виктор обратил внимание на мое появление и попытался встать. Но стоявший у него за спиной охранник положил ему руки на плечи и заставил сесть. У охранника не было бумажного колпака на голове, зато имелся большой красный клоунский нос, а на левой щеке была нарисована мишень. На нагрудный карман белого халата был пришпилен большой круглый значок – подмигивающий смайлик на желтом фоне. Примерно так же были загримированы и другие охранники. У одного на щеку была приклеена большая бородавка, у другого под глазом нарисован синяк, у третьего – шрам на лбу, у четвертого изо рта торчали вампирские клыки (у него и на халате имелись «кровавые» потеки), у пятого были очки с вываливающимися из оправы глазными яблоками. И у всех – значки со смайликами на груди. Хрипатый, вытолкнув меня на центр комнаты, тоже прицепил значок со смайликом, призывающим к тишине, и натянул на правый глаз повязку, как у одноглазого пирата. Вместе с Хрипатым в комнате находилось одиннадцать охранников. Хотя прежде за приемом пищи наблюдали только пятеро. Я даже не знал, что их так много. Должно быть, доктор Карцев все же опасался каких-либо инцидентов во время празднования.