— Значит, — подхватил Костов, — Яшкин тоже ходил у нее в клиентах. Телефон он ей либо подарил, либо она сама себе его «подарила» тайком от Яшкина. Его нашли рядом с той же «Змейкой», и девушки утверждают, что он был завсегдатаем… Что связывает жертвы и убийцу? Телефон и… секс. Убийца знал Соловей, пользовался ее услугами и знал Яшкина. Ну и что?

Оба тяжело задумались.

— Антон Сергеич, — первой не выдержала Надежда. — Ну что мы тут мудохаемся? Давайте поедем на место, посмотрим труп в морге или на худой конец к Занозину — потолкуем. Что мы тут своими мозгами вымучаем?

— Вот что, — ответил Костов. — Придется тебе еще раз поговорить с тем клиентом Соловей… Ну, помнишь, номер которого у нее в мобильнике последние раз пять был зафиксирован. Входящие она не принимала — заблокировала, естественно. Зачем ей нужны были знакомые Яшкина, которые, разумеется, знать не знали, что аппарат сменил хозяина, и надеялись по этому номеру вступить с ним в контакт? По мобильнику Яшкина она только звонила сама. Довольно странно, кстати… У нее было явно больше одного клиента, а в мобильнике — практически один телефон, записанный много раз. Другой идеи у меня нет. А этот по крайней мере — судя по количеству записанных звонков — неплохо знал Соловей, и есть шанс, что знал и Яшкина.

«Есть еще одна зацепочка — Диана, но к ней мне обращаться не хочется, — подумал Костов и вспомнил: «Эй, красавчик, не заглянешь ко мне завтра вечером?» — Нет, не хочется. Да и вряд ли она что-то знает больше того, что уже мне поведала».

— Обрати внимание, Надежда, что во всех случаях фигурируют какие-то двое. На балконе с Лосским перед его смертью ругаются двое. Какие-то двое — правда, порознь — фигурируют в деле убийства Соловей. Покушение на Алину Сохову — опять двое! — переменил тему Костов.

— Это при втором покушении, при первом — один, — ради справедливости поправила начальника Надежда. — Этот, за которым я бежала, был очень напуган, в панике. По голове Соховой он, между прочим, колотил трубой с ожесточением, но без всякого толка… Я думаю, охрану к Соховой можно не приставлять — сдается мне, этот «бегун» забился сейчас в ужасе в какую-нибудь нору и нос оттуда боится высунуть. И описания этих двоих — скудные и все вразнобой. Один белесый, другой невысокий, со следами царапин на щеке. Следы давно сошли, я думаю… А тот, за которым я бежала, не белесый, а рыжий и очень молодой, может быть, даже тинейджер. А другого я не разглядела, он в машине сидел.

— Только тинейджеров нам не хватало… — вздохнул Костов. — А то у нас загадок мало.

Абдулов проснулся среди ночи внезапно, как будто кто-то ткнул его кулаком в бок. Он резко сел, скинув с ног одеяло, но оставаясь в постели. По лицу струился пот. Ему казалось, он слышит собственное тяжелое с присвистом сопение — оглушительное, отвратительное, как у какого-то безнадежно больного старика. В боку кололо. И это у него, блистающей телезвезды, по которому сходит с ума не одна тысяча дурочек-телезрительниц! Неужели он сдает? Ему только под сорок — и уже сдает… Становится неопрятным, безразличным к своей внешности. Он вспомнил кадры последнего «Вызова времени» — Абдулов поразился, увидев себя. Как у него по ушам висят сальные пряди темных волос, как обвисли щеки, какие усталые — и главное, врущие! — у него глаза. Какое фальшивонадутое лицо… И эта недавно появившаяся бессонница. Он бросил взгляд на настенные электронные часы — 1.45. Уже не первую ночь он просыпается в это время — от часу до двух — и больше не может заснуть, хоть стреляйся. В десять вечера глаза слипаются, голова клонится — просто невмоготу. Кажется, упадет в кровать и проспит трое суток без перерыва… Но нет, каждую ночь кто-то злой и безжалостный будит его и не дает больше сомкнуть глаз. Он старался проводить время в телецентре, работать по ночам, но тогда получалось, что он не спал сутками, а так долго не протянешь.

Можно, конечно, еще откинуться на подушку, потаращиться в потолок в надежде, что к нему вновь незаметно подкрадется сон. Только он не подкрадется — все испробовано. Самое омерзительное, что, когда у тебя бессонница, ничем нельзя заняться, кроме как думать. Думать! Именно этого он ни за что не хотел.

Он покосился вправо, где лежала Нина — та не шевелилась, дышала ровно. Он поколебался — может, разбудить ее, попросить принести лекарство, приготовить успокоительный чай? Все будет не так тоскливо в этот серый послеполуночный час. Нет, лучше не надо — меньше объяснений, меньше ахов и меньше удушающей Нининой заботы. Абдулов потянулся к тумбочке, на которой с вечера должен был остаться стакан с минералкой. Минералка была теплой — он, сморщившись, толкнул стакан на место. «Нужно выпить», — подумалось ему. Опять все то же самое — пойти в гостиную, натянув на плечи шелковый халат, достать из бара бутылку, налить, выпить… И думать. Мысли полезут в голову помимо его желания. Как ни напивайся, а до конца они не уйдут, эти мысли. Будут возвращаться, бродя по кругу, как их ни гони. Как ни старайся думать о чем-нибудь приятном — например, об Алине. Приятном… Даже мысли об Алине отныне отравлены воспоминаниями об Олеге. И не только ими.

Алина, бедненькая… Лежит сейчас на больничной койке, расплачиваясь неизвестно за что. Второй раз подряд. Все из-за него. Если бы он тогда не сделал того, что сделал, ничего бы не случилось! А что бы случилось вместо этого? «Что-то другое, — ответил самому себе Абдулов упрямо. — Что-то другое. Не такое ужасное. Все как-нибудь… рассосалось бы. Всегда рассасывалось, всегда улаживалось. И тогда уладилось бы». И все же он не верил до конца в собственные слова. Когда-нибудь все это точно кончилось бы плохо.

Абдулов замотал головой, пытаясь отогнать от себя это идиотское и ничем не обоснованное чувство вины. Он не убийца, он ни при чем. Почти ни при чем.

В последнее время у него появилась не только бессонница. Появились и кошмары, терзающие его, когда наконец удавалось заснуть. Вот и сегодня… Опять снились те двое у лифта и Олег. Темные фигуры поворачивались, уходили от него в проем балкона, и он во сне тщился их остановить, крикнуть: «Подождите! Давайте потолкуем! Это дело яйца выеденного не стоит! Я все улажу!..» Зачем? Зачем? Как все неисправимо сошлось, совпало! Но ведь это не он виноват, что все так совпало! Значит, это судьба, значит, это так року было угодно! Снилась бледная измученная Алина, прижимающая к груди бинты, — она шла на него во сне неверными шагами, глядя неподвижными сумасшедшими глазами, и он точно знал, что она хочет его обнять, но боялся ощутить в руках теплое хрупкое тело. Боялся, что оно покажется ему незнакомым, чужим и неприятным. Боялся, что Алина запачкает ему рубашку. Снилась истекающая кровью Соловей — такая, как на тех фотографиях, которые показывал мент. В черном парике, белой блузке и с провалом на горле. Но не мертвая, а еще дышащая, силящаяся что-то у него спросить. Однажды ей это удалось (Дуся прижимала руку к ране, голос шелестел, прерываясь время от времени отвратительными влажными хрипами), и Абдулов в ужасе услышал, как она прошелестела: «Где мне монтировать новости?» И, пошатываясь, отправилась по коридору в аппаратную, не обращая внимания на шарахающихся от нее коллег… С обеими он был близок. Одна мертва, другая ходит по лезвию ножа, над провалом, чудом дважды осталась в живых. Они терзали его душу больше, чем мертвый Олег.