черту, Остин, — ее голос абсолютно неизящно дрожал, но ей было уже все равно. Плевать на дорожки туши на щеках, плевать на обожженные руки и щеку, плевать на растрепанные волосы. — Я устала бороться в одиночку. Устала, ясно тебе? Устала прощать тебе грубость и равнодушие, устала, что ты постоянно отталкиваешь меня, устала наступать на глотку своей гордости и бежать за тобой! Хочешь, чтобы я ушла? Да пожалуйста. Хочешь и дальше наказывать себя за то, в чем ты даже не виноват? Вперед!

Развернувшись на пятках, она со всех ног помчалась к себе в комнату. Каждый сантиметр этого холодного подвала теперь казался ей чужим и уродливым. Хотелось поскорее убраться отсюда подальше. Наверх, туда, где свежий воздух и синее небо над головой. И больше никогда не возвращаться. Просто забыть, вычеркнуть из своей жизни.

И вспоминать его улыбку каждый гребанный день до конца своей жизни.

Он действительно собрал ее чемодан. Но даже не это резануло ее обидой.

Он забрал кусочек ее жизни. Забрал десять тележек ее терпения и гордости. Забрал спокойный сон. Забрал ее сердце и душу.

А еще он забрал и свое одеяло.

Колючее, неудобное, абсолютно не согревающее. Гребанное одеяло.

В этой комнате не осталось ничего, что заставило бы ее обернуться напоследок. Поэтому она быстро переоделась, схватила свой чемодан и спешно вышла.

В большой комнате не было никого. Но сейчас она была только рада этому. Ей не пришлось снова глотать слезы и говорить вопреки огромному кому в горле. Она никогда не любила слезных прощаний. На самом деле в них не было никакого смысла.

Не прошло и часа, как она снова оказалась в своем старом доме. Там было тихо. Устрашающе тихо. И пахло пылью и одиночеством.

Не видать ей больше веселых вечеров за партией в покер или просмотров фильмов с друзьями. Больше не помогать Грейс следить за действиями героев, лишь бы только они вернулись домой в целости и сохранности. Больше не лежать без сна в кровати, пока Август сражается с очередным злодеем в городе.

Теперь, когда она вновь оказалась в своем доме, появилось навязчивое ощущение, будто все это ей только приснилось. Вот-вот она проснется, умоется и позавтракает. Сядет на свой велосипед и поедет в универ на встречу к своему лучшему другу.

Но не было у нее теперь ни велосипеда, ни даже друга.

После всего, через что она прошла, у нее осталось лишь ощущение, будто ею воспользовались и вышвырнули, как ненужную вещь. Вытерли об нее ноги и растоптали чувства.

«Тише, в твоем доме кто-то есть» — все, абсолютно все, напоминало ей о нем. Дурацкий двор с обугленной травой, дыра в растении на стене.

«Покажи мне книгу правил, где написано, что вниз головой могут висеть только те, кого укусил радиоактивный паук» — грязный стакан из-под кофе в раковине.

«Не можешь найти свое чувство самосохранения? Может, вместе поищем?»

Комната встретила ее все тем же ужасающим разгромом. Только теперь к нему прибавился еще и толстенный слой пыли.

«Ты. Самая. Большая. Заноза. В моей. Заднице.»

Смахнув с кровати покрывало вместе с горой книг, она опустилась на нее лицом в подушку и замерла.

Даже самый стойкий человек может копить в себе обиду и боль годами, особо не замечая их наличия внутри себя. Просто потому что хорошее затеняло все плохое, не давая ему выплеснуться наружу. И вот, сегодня зло у нее внутри впервые победило, щедро одарив ее отчаянием.

Со всей силы ударив кулаком по кровати, Лив, наконец, позволила себе разрыдаться. Громко, навзрыд, до боли впиваясь ногтями в ладони, ощущая подступающую к горлу тошноту. Кажется, прошла целая вечность прежде, чем она уснула. Но до того момента успела в полной мере ощутить на себе все то, что постоянно описывают писатели в своих романах. Горечь обиды и зияющую пустоту в груди. Она болела, жглась и ныла гораздо ощутимее, чем обожженные участки тела.

***

Она не видела его и своих друзей уже целую неделю. И с каждым днем все сильнее убеждалась в том, что сошла с ума и напридумывала себе все это. Даже духи молчали. Да она и не звала. Не было нужды. Она так долго ни с кем не разговаривала, что, казалось, уже разучилась это делать.

На восьмой день ее бесцветных серых дней случилось кое-что странное. Ей впервые приснилось что-то помимо кровавых пятен на стене и далекого предсмертного крика. Ей приснилась девушка в старых ковбойских ботинках, белом халате и больших круглых очках. Она стояла к ней в профиль и что-то увлеченно писала на доске. Этот сон не был четким, и она мало что запомнила из него, но проснулась она из-за ужасной головной боли и бесчисленных символов и формул в своей голове. Но, даже когда ее глаза открылись, и сон прошел, они не исчезли.

Зато исчезла ее розовая подушечка и мягкая кровать.

Она сидела в одной пижаме на полу перед стеной в гостиной, исписанной чем-то, что она не могла разобрать. В полной темноте. А ее рука крепко сжимала черный маркер.

Глава 16. Последние лучи заката

Удивительно, но тот случай, когда она снова ходила во сне, оказался единичным. Хотя она все равно начала привязывать себя к кровати перед сном, боясь снова оказаться ночью на улице. Возможно, помогло именно это. Возможно, это не помешало ей ходить и дальше, просто она больше не просыпалась в середине сего действа.

В ту ночь она с облегчением поняла, что сидит на полу собственной гостиной, а разрисовала маркером свою личную стену. Хотя, как сказать. Ее арендодателю это определенно не понравилось бы. Поэтому, утром она планировала избавиться от этих наскальных рисунков, предварительно сфотографировав их и выслав Грейс. Но, проснувшись и спустившись вниз, она обнаружила стену абсолютно чистой.

Приснилось ли ей все это? Что-то вроде сна во сне? Она не знала. Зато она знала, что завтра у нее начинаются экзамены, и ей к ним готовиться. К слову, загруженность делами — отличный способ поменьше думать о болезненном расставании.

Увы, в ее случае «поменьше» не означало «совсем».

Немного остыв и успокоившись, она даже начала понимать, почему он это сделал. Это вовсе не значило, что она не была нужна ему. Просто он, как обычно, пытался защитить ее от самого себя. Вопрос же, кто из них тут прав останется открытым, пожалуй, навсегда.

Да, она понимала его мотивы. Но не принимала их.

Она чувствовала себя,