рев мотора за спиной. Но не успела она войти в комнату, как створки окна разлетелись в стороны, ударившись о стены, впуская в помещение холодный воздух.

И еще кое-кого.

— Август! А через дверь никак? — Сказала она первое, что пришло ей в голову.

Он успел переодеться во вчерашний балахон. Остальное осталось, как и на лекции: шарф, очки и темные джинсы.

Она совсем не злилась на это экстравагантное появление, напротив. Она испытала облегчение. Он пришел. Наконец, она почувствовала себя действительно нужной.

— Я посоветовался с интернетом, как лучше извиниться перед девушкой. Там все писали про цветы, — ловко перемахнув через подоконник, Август деловито отряхнулся и, как культурный человек, закрыл за собой окно. — Но, я подумал, что это как-то банально. Поэтому решил подарить тебе самое ценное, что у меня есть, — сунув руку в карман, он смущенно достал из него свой плейер с закрученными вокруг него наушниками. — Я немного обновил плейлист. Тебе должно понравиться, — сделав шаг вперед, он неуклюже положил подарок на расправленную кровать.

Он больше не выглядел тем самоуверенным «ученым», которым предстал перед ней какой-то час назад. Теперь он мялся перед ней, как провинившийся мальчишка, но его глаза… Боже, он смотрел на нее, как на что-то нереальное. Эти зеленые океаны просто лучились нежностью и… любовью?

— Прости меня, Лив, — добавил он и развел руками в стороны. — Знаю, я говорил тебе, что не стану тебя держать. Что ты можешь уйти, когда захочешь. Но, — сделав шаг вперед, он встал прямо перед ней, в каких-то двух шагах. А Лив боялась даже шелохнуться. Один звук его голоса заглушал все ее мысли, — я соврал. Хорошо, что мы не успели записать это правило куда-то. Потому что черта с два я отпущу тебя.

— У тебя новый имидж, — не спрашивала, а утверждала она. За окном сгущались сумерки, окрашивая комнату в огненные тона. Самое прекрасное время суток. Когда волосы Августа будто вспыхивают изнутри. Только не по-настоящему.

— Благодаря тебе, — мягко улыбнулся он и протянул вперед руку.

Не увидев на ней перчатки, Лив по привычке дернулась назад, но Август не отступил. Сделав к ней еще один шаг так, что она оказалась прижата спиной к стене, он невесомо коснулся пальцами ее щеки.

И весь ее мир в этот момент полетел к чертям. Лив казалось, что в эту самую секунду, он получил над ней безграничную власть. Что бы не происходило дальше, какие бы мысли не проносились в ее голове, какое бы решение она не приняла, все будет так, как скажет он. Простить его? Она уже давно это сделала.

— Лив, — его пальцы скользнули дальше.

Он говорил что-то еще, а Лив лишь чувствовала чужие горячие пальцы на своей коже. Но горячие уже совсем иначе. Как у абсолютно нормального человека. То, что она испытала тогда, просто невозможно описать словами. Это как, если бы она шла по пустыни несколько месяцев, мечтая о глотке воды. И вот, наконец, едва не погибнув от жажды, получила ее.

— Как? — Хрипло выдохнула она.

— Ты помнишь, что снова ходила во сне? — Мягко заговорил он, убирая руку от ее лица. Ей захотелось поймать ее и вернуть обратно, но она сдержалась.

— Я-то помню, — подозрительно прищурилась она. — А ты откуда знаешь?

— Естественно, я за тобой присматривал, — ухмыльнувшись, сверкнул зубами он. — Не мог же я позволить тебе выйти на улицу в такой холод в одной пижаме! Вот и отгонял тебя от дверей и окон.

— Мне слишком интересно, поэтому я обсужу с тобой это позже.

— Гора с плеч, — шутливо выдохнул Август. Как же сильно она поэтому скучала. Только сейчас она осознала, какой блеклой и серой была ее жизнь все эти ужасные дни. — Одной ночью ты опять начала писать формулы. Я не сразу понял, что это такое, поэтому просто сфоткал их и стер растворителем. На всякий случай.

— Я помню эти формулы. И что это было?

— Помнишь тот прибор, которым нацисты выключили мои силы тогда на кладбище?

— Да ладно, — ее глаза удивленно округлились. — А я уже и забыла про него.

— Я тоже. Но вспомнила Грейс, когда увидела формулы. И сделала мне это, — Август оттянул свой шарф и задрал голову, чтобы Лив лучше видела прибор на его шее, больше смахивающий на ошейник с красным диодом по центру. — Эту штуку сделал уже я сам. Она выключает мои силы, когда нужно.

— Да ладно, — ошарашенно повторила Лив, рассматривая мигающую красную лампочку.

— И снова все благодаря тебе.

— Значит, — вдруг поняла она. — Не «выключи» ты свои силы, не пришел бы ко мне?

— Хочешь верь, хочешь нет, — вдруг снова погрустнел он. — Но в ту ночь, когда ты нарисовала символы, я собирался завернуть тебя в одеяло и притащить обратно. Потому что я ужасный эгоист. И я больше не мог так. Только не так.

Вот оно. Все, о чем она так давно мечтала. Хоть бы не сон, хоть бы не сон, хоть бы не сон… Мозг окончательно перестал фильтровать информацию, зато остальные чувства обострились. Она еще никогда не видела его ярких глаз настолько близко.

Медленно подняв руку, он снова дотронулся до ее щеки. Осторожно, будто она могла в любой момент разозлиться и ударить его по руке. Но разве она могла поступить так? Все, что ей оставалось, это попытаться дышать ровно. Потому что воздуха вокруг явно стало меньше.

Она глубоко вдохнула в отчаянной попытке компенсировать кислород, но стало только хуже. Запах его волос. Казалось, он окутал ее.

— Ты простишь меня? — Услышала она у самого уха. Когда он наклонился к ее лицу, их щеки мимолетно соприкоснулись. А его ресницы скользнули по ее виску. И это было невыносимо прекрасно.

— Да, — все, что она смогла выговорить, не выдавая своего состояния. Бабочки в животе устроили у нее внутри самый настоящий мош.

— Тогда я, пожалуй, выполню свое обещание, — проговорил он ей в самые губы и тут же подался вперед, накрывая их. Грубо и порывисто. Как изголодавшийся зверь. Этот поцелуй граничил с каким-то безумием, но оставался при этом нежным и трепетным. Просто они оба так долго этого ждали… что сдерживаться и дальше просто не было сил. Лив шумно вдыхала через нос, чувствуя его вторую руку на своей талии. Не в силах сдерживаться, он сжимал пальцы, сминая кожу. Не менее жадно, она прижималась к нему еще ближе, запуская обе руки в растрепанные волосы. И с каждой новой секундой, в тепле его тела, в кольце его требовательных рук, без следа растворялось все то болезненное напряжение