Как и следовало ожидать, полицейские уже знали от Лауры, что Петер Симон в позапрошлую субботу ужинал в «У Надин». Теперь они хотели знать о нем все – что он говорил, как вел себя, бросалось ли что-то в нем в глаза. Но Анри рассказал им то же самое, что и Лауре: что Петер казался уставшим и тихим, но это не удивляло после столь долгой дороги; что он даже наполовину не съел свою пиццу, а примерно через час ушел. Что они почти не разговаривали в тот вечер.

– Вы же были друзьями, – сказал комиссар, – и, вероятно, давно не видели друг друга. Разве в таких случаях не было бы нормальным немного пообщаться?

– Конечно, – ответил Анри, – но мне нужно было работать. Заведение ломилось от клиентов, а моей жене опять неожиданно пришлось отлучиться к своей матери. Я остался один и бегал туда-сюда между кухней и залом, и люди уже начали возмущаться, что их так долго обслуживают. Я не мог уделить внимание Петеру.

– Вы знаете, зачем он приехал на Лазурный Берег?

– Конечно. Он приезжал каждый год, в первую или вторую неделю октября. Он в это время всегда ходит на паруснике со своим другом.

– А он ничего не упоминал о том, что на этот раз у него имелись другие планы?

Анри почувствовал, как задергался нерв у его правого виска. Он надеялся, что его собеседники не заметили этого. Что было известно Бертэну? Знал ли он, что у Петера Симона действительно имелись совсем другие планы? Что он собирался удрать с Надин и начать где-то новую жизнь? Но откуда следователю могло быть это известно? Лаура не имела об этом ни малейшего представления, иначе она уже давно объявилась бы здесь и потребовала от Надин ответа – в этом Анри был уверен. Может быть, полиция нашла в его машине нечто, что указывало бы на запланированный совместный побег, – письма или что-то подобное? Но в любом случае он решил придерживаться начатой им версии: что ни о чем и ничего не знал.

– Нет, – ответил Анри, – он ничего не упоминал. Но, как говорится, мы и без того не обменялись ни словом, кроме как «привет» и «как дела?». Я весь был в работе.

Следователи попросили Анри назвать имена других посетителей, бывших в тот вечер, но тот с сожалением ответил, что и здесь не может им помочь: никто из тех людей не был ему знаком.

– В разгар сезона здесь часто бывают люди, которых я знаю уже много лет. А эти маленькие, отдельные группки послесезонного периода… Нет, мне никто не был знаком в тот вечер. Кроме, конечно, Петера Симона.

– А месье Симон с кем-нибудь разговаривал?

– Нет.

– Мадам Симон сказала, что вы упоминали портфель, который был при нем. Он бросился вам в глаза?

– Да, потому что Петер еще никогда не приходил сюда с портфелем. Но и об этом я долго не задумывался. Я, как говорится, был слишком занят, стараясь не захлебнуться в этом хаосе.

– Когда месье Симон ушел, кто-нибудь пошел за ним следом? Я имею в виду, кто-нибудь покинул заведение сразу же после него?

– Не то чтобы я это видел. Но я много времени был занят на кухне, так что мог бы и не заметить, кто когда ушел.

– Но вас ведь должны были позвать, чтобы рассчитаться.

– Иногда бывает так, что клиенты расплатятся, а потом еще спокойно допивают свое вино, прежде чем уйти. Это еще ни о чем не говорит, но, я во всяком случае, не заметил никого, кто ушел бы следом за Петером.

Бертэн подался вперед и очень пронзительно посмотрел на Анри.

– Что вы знаете о Петере Симоне? Я имею в виду, насколько глубока была ваша дружба? Насколько вы доверяли друг другу? Что рассказывали друг другу о своих заботах и проблемах, о повседневной жизни, о своих тревогах и радостях? Была это действительно дружба или скорее приятельские отношения?

Нерв на виске Жоли никак не успокаивался. Наоборот, его подергивание к тому времени стало уже таким сильным, что Бертэн и Дюшман наверняка это заметили. Но это не должно было сбивать Анри с толку. Ему нужно было отвечать спокойно и невозмутимо.

– Мы ведь не так часто виделись, – ответил он. – Симоны приезжали сюда на Пасху и летом. Иногда в канун Нового года, но это было только… по-моему, два раза. В октябре Петер приезжал, чтобы погонять на паруснике, и в это время я его порой вообще не видел. Не думаю, что мы много знали друг о друге. Они часто обедали здесь, но нам с Надин ведь нужно было работать, так что при этом тоже не велось длинных разговоров. Нет, – Анри почувствовал, что в состоянии более или менее твердо взглянуть на Бертэна, – вероятно, это скорее следует назвать приятельскими отношениями.

– Вы знали о том, что у Петера Симона были финансовые проблемы, угрожавшие его насущным потребностям?

– Нет. – Теперь Жоли был искренне удивлен; он ничего об этом не слышал. – Этого я не знал.

– Мы попросили наших коллег в Германии проверить на выходных его финансовое положение. Его вдова сидит на куче долгов, и можно только надеяться, что он хорошо застраховал свою жизнь на ее имя.

– Ни один из них никогда не упоминал об этом.

– Хм… – Комиссар сделал глоток кофе, прежде чем продолжить. – А как именно выглядели ваши приятельские отношения с Симонами? Вот вы – две пары. Чаще всего дружеские чувства в таких случаях складываются не совсем одинаково. Порой это скорее мужчины хорошо ладят между собой, в то время как их жены не испытывают друг к другу особой симпатии. Или наоборот. Или же жена одного более тесно связана с мужем другой… Есть много вариантов. Как бы вы описали это в вашем случае?

Неужели он все-таки о чем-то догадывался? А как иначе интерпретировать этот вопрос? Нерв на виске уже не просто подергивался, теперь он еще и начал болеть. Анри с тоской подумал, каким могло бы быть это раннее утро. Почитать газету, попить кофе, съесть багет с медом… Внезапно он ощутил поистине ребяческое желание почувствовать вкус багета с медом, словно в этом лакомстве заключалось все утешение, которого требовала его больная душа.

Жоли спрашивал себя, почему он чувствовал себя как обвиняемый на допросе. Почему он так усердно следил за тем, чтобы правильно вести себя, почему боялся, почему у него дергалось лицо? Он ведь ничего не натворил. В смерти Петера Симона он был ни при чем. Но дело, наверное, совсем не в этом. Анри просто боялся, что оба эти сидящие перед ним мужчины со сдержанными интеллигентными лицами могли узнать, каким рогоносцем и тряпкой он был. Узнать, что жена годами изменяла ему, и он, даже после того, как узнал о ее замыслах навсегда уйти от него, все еще цеплялся за надежду на совместную жизнь с ней и счастливое будущее… Совершенно мимолетно Жоли спросил себя, как бы повел себя Бертэн в такой ситуации, как у него. Послал бы женушку к чертям? Но комиссар, вероятно, ни за что не попал бы в такую ситуацию. Он не был похож на мужчину, который позволил бы собственной жене вить из себя веревки.

– Я не думаю, – попытался Анри ответить на вопрос Бертэна, – что в нашем случае было какое-то особое распределение… Мы все четверо относились друг к другу с симпатией. Время от времени что-то сообща предпринимали, но это было редко, потому что, когда у Симонов начинался отпуск, у нас в пиццерии был самый разгар сезона. И совершенно очевидно, что мы не так много знали друг о друге. Я уверен, что и моя жена не имела представления о финансовых проблемах Петера Симона.