Йотуна мать! Едва владея собой, Хельги ударил кулаком по борту. Он проник туда, где прославился его дядя и тезка – Олег Вещий. Ценнейшие сокровища мира лежали впереди, за этими белыми стенами, как золотой желток яйца в каменной скорлупе. Казалось, копьем можно дотянуться. Сама синяя вода в проливе перед городом казалась какой-то особенно драгоценной, сделанной не то из шелка, не то из самоцветов. И он подошел к этому исполинскому ларцу первым – он, сын Льювини из Хейдабьюра, незнакомый со своим отцом и неведомый ему, «краснорожий ублюдок», как его зовут между собой дорогие зятья. Но они остались где-то позади – разбитые, раненые, может, и мертвые, – а он уже здесь. В Царьграде. Там, куда они так горделиво стремились.

Издали стены, опоясавшие мыс, были едва заметны и казались низкими. Но Хельги понимал, что на самом деле они ему не по зубам и искать добычу надо в более доступных местах. «Церкви и монастыри! – в два голоса твердили ему Ульвальд и Рагнвид. – Там самая добыча! Все золото, серебро, шелк и припасы уже собраны для нас в одно место, только приди и возьми».

Устье Суда оказалось перегорожено железной цепью, но этого Хельги ожидал. Кто же из руси не слышал сказание о том, как Олег Вещий преодолел эту преграду, поставив свои суда на колеса! Хельги повторять это деяние не собирался – чтобы обложить Царьград со всех сторон и подвергать долгой осаде, людей нужно в двадцать раз больше. А потому он просто высадил дружину с северной стороны Суда и двинулся вперед по суше.

Вблизи через залив стала хорошо видна высота и мощь знаменитых стен: куда там Самкраю. Кладка мощных каменных блоков, переложенных слоями красного кирпича, тянулась, будто горная гряда, пугающе ровная и гладкая. Человек десять должны были бы встать друг другу на плечи, чтобы хоть последний дотянулся до края стены. Понятно, почему отсюда десятки раз ни с чем уходили болгарские и аварские ханы, цари сарацин.

На стенах виднелись шлемы и копья городской дружины. При виде русов оттуда грянули залпы стрелометов и камнеметов. Полетели стрелы из ручных луков; разнообразные метательные снаряды густым дождем просыпались в воду. Над стеной виднелись даже ковши тех страховидных сооружений, похожих на исполинских насекомых, что льют горючую смесь или кипящую смолу. Василевсы изготовились к нешуточной осаде. Но русы приближались к стенам лишь из любопытства и удальства: подразнить греков.

Хельги отчасти ожидал, что здесь в конце пролива перед городскими стенами его встретят новые царские корабли с их смертоносным оснащением. Но напрасно: кроме торговых судов и разных лодчонок, удалось разглядеть в военной гавани лишь три-четыре крупных судна. И то они сидели в воде так низко и криво, даже издали имели столь жалкий вид, что было ясно: эти не на ходу и опасны не более, чем куча дров.

Таким образом, все воды близ Царьграда оказались во власти прорвавшихся русов. На другом берегу Суда не было сплошной застройки, но и здесь стояли монастыри, дома, усадьбы, мастерские, торговые склады. Иные оказывались пусты – хозяева со своим добром заранее перебрались в город. Но ушли не все – иные не успели, не сумели, понадеялись на хеландии Феофана или на фемные войска.

Всякое добро охапками носили к лодьям. Обчищенные дома и усадьбы поджигали, стремясь нагнать на греков как можно больше страху.

– Видать, царь-то сам на золотом столе кашляет! – смеялись русы, видя, как клубы дыма несет на высокую стену дворца в самом конце Суда.

* * *

В первый же день близ Царьграда русам выпало приключение, надолго вошедшее в дружинные предания.

Неподалеку от городских стен, по левую руку для выходящих из Боспора Фракийского, обнаружился дворец в окружении сада – среди невысоких домиков он издали бросался в глаза. Стены из чередующихся, как здесь принято, рядов красного кирпича и белого известняка, оконные косяки белого мрамора – далеко не новые, но искусной старинной работы, – большая церковь с золоченым крестом над круглым куполом. Высадившись из лодий, русы бросились к дворцу слаженным строем, под прикрытием щитов, с воем и ревом, чтобы испугать возможных защитников. Правда, как думал Хельги, под своим стягом и в окружении телохранителей приближаясь к окованным воротам, скорее всего, там никого и ничего нет. Хозяева таких богатых дворцов в случае вражеского набега уходят заранее и вывозят все имущество под присмотром собственной охраны. Тем не менее дворец мог пригодиться и сам: в его просторных помещениях найдется место для ночлега и отдыха всех двух тысяч, а за стеной можно укрыться. Только бы там не оказалось засады…

Засада там была, но совсем не такая, как Хельги ожидал. Ворота высадили без особого труда, и в это время по осаждавшим не пустили ни одной стрелы. Прорвавшись за ворота, обнаружили на широком дворе не воинов, а сотню молодых женщин, одетых в широкое платье из белой или серой некрашеной шерсти, с белыми покрывалами на головах.

– Да это тоже монастырь! – охнул Ульвальд, озираясь поверх кромки щита. – Да еще и бабский!

Меч в его руке не находил цели – во дворе не оказалось ни одного мужчины, даже безоружного. Ульвальду уже приходилось видеть монастыри во время набегов на Страну Фризов и Франкию. Обычно монахи и монахини в таких случаях с испуганными воплями разбегались и прятались по углам, забивались в свою церковь. Обезумев от ужаса, припадали к подножиям алтарей, обнимали кресты, липли к иконам, не понимая, что драгоценные позолоченные кресты и оклады нужны викингам куда больше, чем жалкие жизни их почитателей, и возле икон им скорее снесут головы, чтобы не мешались… Воздевали руки к небу, взывали к своему богу или молили захватчиков о пощаде на непонятном для варваров языке…

Но эти повели себя совершенно иначе. Десятки молодых женщин при виде русов разом заговорили и закричали, будто чайки, причем в голосах звучал скорее какой-то развязный задор, чем испуг или мольба. А пока русы беглыми взглядами отыскивали способных противостоять им, женщины с визгливым вызывающим смехом стали задирать свои мешковатые подолы.

У русов отвисали челюсти: вместо мечей, щитов и копий взгляды их падали на круглые колени, белые или смуглые бедра, плоские животы… и то, что под ними. Викингам не раз случалось забавляться и с монашками – если те оказывались достаточно молоды и годны в дело. Но даже многоопытный Ульвальд не видел такого, чтобы монахини вели себя как самые отвязные уличные потаскухи, завлекающие любителей продажных утех. Иные выделывали такие движения бедрами, что мужчин прошибал пот. Выглядело это так, будто женщины от страха лишились рассудка или во всех сразу вселились какие-то похотливые бесы. Пронзительный смех и непонятные выкрики звенели в ушах. Славянские отроки смотрели на это, вытаращив глаза и едва не роняя оружие: такого они не видели даже купальской ночью, когда девки совсем шалеют от плясок и прыжков.

– Халльвард! – заорал Хельги сквозь этот гвалт. – Где ты? Что они говорят? Эти бабы взбесились?

– Н-не хочешь позабавиться, к-красавчи-ик… – заикаясь от изумления, перевел Халльвард. – П-пойдем, говорят, со мной, я тебе на дудке сыграю…

– Чего, пес твою мать?