А когда Николай Всеволодович недоуменноприподнял брови, пояснила:

– Иисус. Вы видели меня в мирском платье, но ямонахиня, Его невеста.

Она ждала чего угодно, но только не того, чтопоследовало.

Лицо красавца, до сего момента спокойное инасмешливое, вдруг исказилось: глаза вспыхнули, ресницы затрепетали, на скулахпроступили розовые пятна.

– Монахиня?! – вскричал он. – Христованевеста?

Алый язык возбужденно облизнул верхнюю губу.Издав диковинный, зловещий смешок, преобразившийся Николай Всеволодовичпридвинулся вплотную.

– Кому угодно уступил бы, пускай. Но только неЕму! Ну-ка, поглядим! Я-то сумел бы защитить свою невесту, а вот сумеет ли Он?

И уже безо всякой нежности, с одной толькогрубой страстью накинулся на опешившую даму. Разорвал на груди рубашку, сталпокрывать лобзаньями шею, плечи, грудь. Предательница-бурка немедленно сползлана пол.

– Что вы делаете? – в ужасе закричала госпожаЛисицына, запрокидывая голову. – Ведь это злодейство!

– Обожаю злодейства! – проурчал святотатец,гладя ее по спине и бокам. – Это мое ремесло! – Он снова хохотнул. – Позвольтепредставиться: Ново-Араратский Сатана! Я прислан сюда взболтать этот тихийомут, повыпускать из него чертей, которые водятся здесь в изобилии!

Собственная шутка Николаю Всеволодовичу оченьпонравилась. Он зашелся в приступе судорожного, маниакального смеха, а ПолинаАндреевна вздрогнула, осененная новой догадкой.

Ведь что такое вся эта история с воскресшимВасилиском? Чудовищный, кощунственный розыгрыш для впечатлительных дурачков!Женщине подобное лицедейство, рассчитанное на постороннюю публику, несвойственно. Женщине всегда нужен кто-то вполне определенный, кто-токонкретный, а не случайные зрители или случайные жертвы. Тут чувствуетсяистинно мужская безличностная жестокость, игра извращенного мужскогочестолюбия. А сколько нужно ловкости и изобретательности, чтобы устроитькомедию с призраками и водохождением! Нет, “императрица Ханаанская” и еетугодумный раб здесь ни при чем.

– Так это всё вы? – задохнулась ПолинаАндреевна. – Вы…?! Какая ужасная, безжалостная шутка! Сколько зла вы сотворили,сколько людей погубили! И всё это просто так, от скуки? Вы и впрямь Сатана!

Правая щека Николая Всеволодовича задергаласьв нервном тике – лицо будто отплясывало какой-то дьявольский канкан.

– Да, да, я Сатана! – прошептали тонкие алыегубы. – Отдай себя Сатане, Христова невеста!

Легко поднял женщину на руки, бросил намедвежью шкуру, сам навалился сверху. Полина Андреевна подняла руку, чтобывцепиться насильнику ногтями в глаза, и вдруг почувствовала, что не сможет –это было стыднее и хуже всего.

Дай мне силу, взмолилась она своейпокровительнице, святой Пелагии. Благородная римлянка, просватанная заимператорского сына, предпочла лютую смерть грехопадению с красавцем язычником.Но лучше уж биться в раскаленном медном быке, чем позорно обессилеть в объятьяхсоблазнителя!

– Прости, прости, спаси, – лепетала беднаягоспожа Лисицына, винясь перед Вечным Суженым за проклятую женскую слабость.

– Охотно! – хмыкнул Николай Всеволодович,разрывая на ней панталоны.

Но оказалось, что и Небесный Жених умеетоберегать честь Своей нареченной.

Когда Полине Андреевне казалось, что всёпропало и спасенья нет, снаружи донесся громкий голос:

– Э-эй, Чайльд-Гарольд! Вы тут от холода неоколели? Вон и дверь у вас расколота. Я вам плед привез и корзину от мэтраАрмана с завтраком! Эй, господин Терпсихоров, вы что, еще спите?

Николая Всеволодовича с его жертвы словноураганом сбросило.

Лицо хозяина башни опять, уже во второй раз,изменилось почти до неузнаваемости – из демонического стало перепуганным, как унашкодившего мальчишки.

– Ай-ай! Донат Саввич! – причитал удивительныйбогоборец, натягивая халат. – Ну, будет мне на орехи!

Еще не поверив в чудо, Полина Андреевна быстроподнялась, кое-как запахнула на себе лоскуты разорванного белья и бросилась кдвери.

У кривой изгороди стоял доктор Коровин,привязывая к столбу ворот уздечку крепкого пони, запряженного в двухместнуюанглийскую коляску. Донат Саввич был в соломенном канотье с черной лентой,светлом пальто. Взяв из коляски большой сверток и корзину, обернулся, норастерзанную даму (впрочем, инстинктивно отпрянувшую вглубь дома) пока еще незаметил – уставился на лежащего в беспамятстве брата Иону.

– Монаха напоили? – покачал головой доктор. –Всё кощунствуете? Прямо скажем, невелико святотатство, до настоящего Ставрогинавам пока далеко. Право, господин Терпсихоров, бросили бы вы эту роль, она вамсовсем…

Тут Коровин разглядел высовывающуюся из-завыступа женщину в неглиже и не договорил. Сначала захлопал глазами, потомнахмурился.

– Ага, – сказал он сурово. – Даже так. Этогоследовало ожидать. Ну конечно, ведь Ставрогин большой ходок. Доброе утро,сударыня. Боюсь, мне придется вам кое-что объяснить…

Эти слова Донат Саввич произносил, ужеподнимаясь на крыльцо, – и снова не договорил, потому что узнал своюпозавчерашнюю гостью.

– Полина Андреевна, вы? – остолбенел доктор. –Вот уж не… Господи, что это с вами? Что он с вами сделал?!

Окинув взглядом избитое лицо и жалкий наряддамы, Коровин ринулся в комнату. Корзину и плед отшвырнул в сторону, схватилНиколая Всеволодовича за плечи и так тряхнул, что у того замоталась голова.

– А это, батенька, уже гнусность! Да-с! Выперешли все границы! Разорванная рубашка – понятно. Соблазнитель, африканскаястрасть и всё такое, но зачем женщину по лицу бить? Вы не гениальный актер, выпросто мерзавец, вот что я вам скажу!

Блондин, которого Донат Саввич назвалТерпсихоровым, жалобно воскликнул:

– Клянусь, я не бил!

– Молчите, негодяй! – прикрикнул на негоКоровин. – С вами я решу после.

Сам же кинулся к Полине Андреевне, которая изэтого странного диалога поняла только одно: как ни был страшен НиколайВсеволодович, а владелец клиники, видно, еще страшней. Иначе с чего быНово-Араратский Сатана так его испугался?