– Да. Упрек убийцы… Я тогда был так зол на Вашего отца…

– Можно на ты.

– Хорошо. На твоего отца… Я не хотел оказывать ему последнюю почесть. Не сжигал его тело. За это меня и пристыдил мужчина в плаще. Затем он коснулся тела Хазара, и тот просто истлел прямо на моих глазах.

– Значит, он еще и надругался над телом отца?!

– Не знаю. Неуверен. Это было очень странно… Когда тело Кайнара истлело, с моей души свалилась непосильная ноша. Исчезла вся злость. Вся ненависть, заставившая меня поступиться честью. И теперь я вновь скорблю о твоем папе. Затем убийца встал и вновь напомнил мне о долге. Сказал, что ты подалась в наемницы. Теперь я вижу, что это была лишь уловка. Очередная ложь.

– Не ложь… Я и впрямь подалась в наемники. Но откуда он это знал? И зачем сказал тебе?

–Столько вопросов, а у меня так мало ответов. Чувствую себя крайне невежливым. Но не стоит терзать свой разум неразрешимыми загадками. Когда-нибудь мы получим на них ответы. А теперь… Вы кого-то ищете?

– Мою семью, – встрял Астир. – Мы прилетели за ними.

– За командиром городской охраны? Насколько мне известно, он со всеми родными покинул планету уже очень давно. В первые дни он яростно командовал оставшимися верными Кайнару бойцами, а когда их поражение стало очевидным, твой отец вернулся домой. Спустя еще неделю и Виера, и Тариси под давлением общественности дали сутки для эвакуации гражданских. Этим занимался протектор Алитересы. Он занял нейтральную позицию в войне, заявив, что в итоге поддержит победителя, а пока займется более важными делами. Такими, как гуманитарная помощь, обеспечение жизни беженцев и прочее. Так что все эвакуационные лагеря теперь находятся на его территориях, и они считаются мирной зоной. Полагаю, твоя семья в одном из них. Наверняка в самом первом. На планете Сиэа.

– Это замечательно! Значит, они спаслись! Отлично. Тала, мы можем туда полететь?

– Полететь? Не думаю, что это хорошая идея. В месте скопления людей меня могут узнать, и я не знаю, как ко мне отнесутся. Я понимаю. Ты хочешь их увидеть, но это слишком опасно. Нужно немного подождать.

– Я не могу ждать! Времени не так много.

– Почему? – подозрительно спросил Дарот. – Они ведь в мирной зоне. Им там ничего не угрожает.

– Потому что… Потому что… Отец не хотел, чтобы я рассказывал.

– Колись, мелкий. Здесь все свои, – Лурм довольно сильно толкнул паренька в плечо.

– Ну ладно. Если это нужно, чтоб полететь… Тала, ты помнишь тот день, когда мы ужинали у меня дома?

– Во всех красках. Особенно свою вечернюю прогулку.

– Да. Такое не забывается… Я знаю, вы все вините меня в том, что я отпустил тебя одну. Не уследил.

– Не виню.

– Не надо. Утешение мне ни к чему. Это правда. Я сплоховал. И ты пострадала…

– По своей глупости, а не по твоей вине.

– Ладно… Отец позвал меня тогда. Я не мог отказать. Ноги дрожали. Я боялся его до жути. Мы вошли в кабинет, и он тяжело упал в свое кресло. А потом он сказал, что болен… – Астир тяжело вздохнул. – У меня был двоюродный брат, Гиилар. Когда он уехал из Манарифа, то ему было в два раза больше циклов, чем мне. Мы были довольно близки. Он учил меня рисовать. Показывал стихи, что писал своей девушке. Рассказы всякие читал. Так что, когда он уехал, не попрощавшись, я очень обиделся.

Дарот сидел молча, смотря себе под ноги, и вздыхал так же тяжело, как и Астир.

– Ты слышала о проверке верности? Закон такой? – продолжил юный гвардеец.

– Варварская норма. Если совершается преступление против Империи, то считается, что близкие родственники могли знать о планируемом. Обычных живущих просто затаскают по допросам. Но если вдруг родственник преступника находится на высокой государственной должности, то ему придется пройти проверку верности: покарать преступника собственными руками, тем самым продемонстрировав и доказав свою верность Кайнару. Твой двоюродный брат не уехал, верно?

– Наверняка ты помнишь и про теракт во Втором Кольце, на площади театров. Там погибли тридцать семь подданых Империи. Я не знаю, как Гиилар был к этому причастен, но отец не сомневался в его вине. Он казнил его. Исполнил приговор и сохранил честь семьи. Похоже, после этого он меня и возненавидел. За то, что я общался с Гииларом. Я стал террористом в его глазах…

–Не смей так говорить! – необычно резкосказал Дарот. – Твой отец просто боялся. Ты упомянул, что вы с Гииларом были близки, но не все рассказал. Он был твоим кумиром. Образцом для подражания. Ты копировал его манеру говорить, его походку и старался любить все то, что любит он. Ты считал танцы девчачьей забавой, но вот Гиилар захотел научиться, и ты бежишь покупать себе балетные туфли. Опера вгоняла тебя в сон, но если Гиилар идет, то и ты с ним. Тебе было все равно, что он так просто ухлестывает за девчонками. Ты во всем хотел быть похожим на него. Вспомни, как твой младший брат тебя копирует и поймешь… Конечно,Талиф испугался, когда твой брат сделал бомбу и бросил ее в толпу. Казнить Гиилара было жестоким испытанием для твоего отца. Он боялся даже подумать, что ты когда-нибудь узнаешь о судьбе своего двоюродного брата и пойдешь по его стопам.

– Так ты все знал?

– Прости, Астир. Я поклялся твоему отцу не раскрывать эту тайну, если он сам ее не раскроет. Он поведал мне свою историю, когда просил взять тебя в гвардию. Он пытался быть суровым, но помнил, что такое война, и ни за что бы тебя не отправил туда.

– Я думал, это мама заставила отца оставить меня здесь.

– Полагаю, твои родители были единодушны в этом мнении. Астир, отцы не часто говорят в открытую своим детям, что любят их, особенно если это сыновья, но они выказывают свои чувства поступками, не афишируя этого.

– Трогательно, но никак не объясняет, зачем нам лететь на Сиэа, – бесцеремонно нарушил душевность момента Инсай.

Астиру не понравилось, что чужак лезет в его душу, но делать было нечего. Упрек тирана и впрямь обоснован.

– Он болен. Хаэл- Ирет, таяние души. Смерть Гиилара тяжело ему далась.

– Как и расставание с тобой, – добавил Дарот.

– Как по мне, этот диагноз не более чем отмазка, – вновь бесцеремонно сболтнул Инсай. – Врачи используют его, когда понятия не имеют в чем проблема. Пациент может умереть от чего угодно просто потому, что вроде не хочет жить. Душа у него, видите ли, истончилась. Разве это