– Брежневых у меня в родне нет. Правда, знавал я тверского боярина Брежнева, да тот давно помер. Не пойму, Александр, про что ты меня спросил?

– Да ладно, забудь, Никифор! Это я так пошутил неудачно. Был у меня знакомец с таким прозвищем, который любил с мужиками целоваться да обниматься. Как браги выпьет, так хоть беги от него. Давайте лучше о деле потолкуем да отметим наше спасение как положено, а то удачи не будет. Трактир в слободе имеется?

– Трактир в слободе, конечно, есть, там сейчас Ушкуйник хозяйничает. Ты дружинников своих забирай, и пойдем спасение с того света отметим. За свой корабль не беспокойся, мои вои посторожат. Казну тоже с собой не бери, ты ворога побил, а мы только к шапочному разбору поспели, нам и проставляться! Никифор свою казну пообещал растрясти, да и я серебра не пожалею, гулять так гулять!

– А не рано нам праздновать? Может быть, у Рыжего Черта подельники поблизости крутятся, и нам лучше поостеречься? Кстати, много ли свеев в полон взять удалось? Сам разбойный воевода выжил или как?

– Убили вы Рыжего Черта насмерть, хотя вопросов у меня к нему много имелось. Пуля из пищали твоей скорострельной прямо в лоб супостату угодила и разнесла башку на куски, только по броне и опознали. В полон мы забрали два десятка разбойников, причем половина из них пораненные. Тяжелых мои вои дорезали и утопили в море, чего с ними возиться, все одно в петле болтаться будут. Двоих подручных Рыжего Черта я уже расспросил с пристрастием, и они бают, что вы всю дружину Рыжего Черта побили, так что с этой стороны беды не будет. Знаешь, Александр, что ганзейцы учудили? – спросил, прищурившись, сотник.

– Откуда? – пожал плечами я.

– Оказалось, что, пока нас мурыжили в Любеке, к Рыжему Черту из любекского магистрата гонца отправили упредить разбойников о том, что мы пойдем в Новгород всего на трех лодиях и с малой охраной. Вот такие пироги! Ох, зря ганзейцы все это затеяли! Когда ушкуйники новгородские на Волгу пойдут татар пощипать, я дам им наводку на купцов, которые у ганзейцев в доле. Дорого гости заморские мне заплатят за свое предательство!

– Вот, значит, как? Никифор, если решишь поквитаться, извести меня, будь другом! У меня на «общечеловеков» тоже большой зуб имеется. Немцу бить рожу толку мало, утрутся и снова гадить начнут, а вот если ганзейцев за мошну зацепить, то заскулят они как собаки побитые! У немца самое больное место – это кошель с серебром, немец за полушку удавится.

– Александр, а кто такие «общечеловеки»? Не слышал я такого прозвища.

– Я так латинян называю. Подлый народ и пакостный. Елей в уши льют, а сами нож острый в спину воткнуть норовят! Много бед на Руси от этого подлого племени может случиться, нет у меня к ним веры. С татарами проще договориться, чем с немцами. Татар можно в честном бою победить, а «общечеловеки» все исподтишка норовят ужалить.

– Ну это ты перегнул, Александр. Среди немцев тоже много хороших людей имеется. Есть у меня пара знакомых на Петровом дворе, весьма честные и порядочные люди.

– Может, по отдельности и есть среди немцев достойные люди, только когда они в кучу соберутся, то в одну дуду дуют! Латиняне русичей за людей не считают, мы для них грязь под ногами. Возьмем, к примеру, веру латинскую. В Риме сидит папа римский, который наместником Бога на земле себя назначил, а сам в грехе и распутстве погряз! – возразил я сотнику.

– Наслышан я о деяниях папы Пия Второго. Ганзейские немцы тоже его распутством попрекают и бают, что из-за него латиняне даже на раскол пошли. Вроде полвека назад у них даже Гусь[35]какой-то объявился, который папу почем зря костерил. Правда, наши попы тоже далеко не все божьи праведники и недалече от латинян ушли. Митрополит Иона татар на Русь наводил и вместе с Москвой на Новгород свою лапу наложить собирался! Слава богу, помер Иона в позапрошлом годе, и патриарх Константинопольский Феодосия митрополитом Московским и всея Руси утвердил. Феодосий муж благочестивый и в вере православной крепок, а ведь после гонений Ионы на вольности новгородские Великий Новгород едва в унию к латинянам не перешел. Вот до чего дело едва не дошло! – с досадой в голосе произнес Сторожевский.

Этот разговор очень напомнил мне кухонные посиделки двадцать первого века, на которых за бутылкой водки кто ни попадя решал судьбы России, а потому я решил закончить прения и сказал сотнику:

– Никифор, что-то мы с тобой в разговоры досужие ударились, а в трактире наверняка уже вино и брага киснут! Пойдем отведем душу, а языком пусть молотят бояре в думе, они это дело любят.

– И то верно, пошли в трактир, а то треплем языком, словно бабы на посиделках, – согласился со мной Никифор.

Я окликнул Павла Сироту, руководившего швартовкой тримарана, и приказал ему передать «Чуду-юду» под охрану дружинникам кончанского сотника, а потом со всей командой отправляться в трактир праздновать победу. Затем я буквально силой заставил Михаила Жигаря присоединиться к нашей с Никифором компании, и мы направились в слободу.

К нашему приходу в трактире все уже было готово, нам оставалось только сесть за накрытый стол. Никифор Ушкуйник расстарался на славу, стол буквально ломился от различных закусок и вина. Посторонней публики в трактире не было, так как Никифор выкупил помещение трактира до завтрашнего утра, поэтому мы могли расслабляться, не опасаясь посторонних глаз и ушей. Мои гвардейцы, десятники дружины кончанского сотника и купеческие приказчики должны были подойти позднее, поэтому мы накатили по кубку сухого вина и, закусив мочеными яблоками, стали обсуждать итоги недавнего боя. Если Сторожевский успел рассказать мне о потерях противника и сведениях, полученных от пленных, то Никифор Ушкуйник – вот что значит купеческая жилка! – уже ухитрился наскоро прикинуть добычу, захваченную нами в бою.

Помимо десяти гривен серебром, изъятых из кошелей пленников и пиратских трупов, я стал обладателем шести десятков комплектов брони и оружия, из которых полтора десятка оказались весьма дорогими. Доспех покойного Рыжего Черта вообще был настоящим произведением искусства, который не зазорно надеть даже князю. Оружие, захваченное у пиратов, было разношерстным, но среди разнокалиберных клинков также имелись весьма дорогостоящие экземпляры.

Если верить словам Сторожевского, то, продав захваченные трофеи в новгородскую казну, на вырученные деньги можно вооружить до зубов три десятка дружинников элитной корабельной рати, а если оставить за собой флагманский корабль Рыжего Черта, то хоть сейчас можно отправляться на Волгу за добычей. С моими скорострельными пищалями да с дружиной в броне харалужной[36]можно славно погулять по Волге-матушке. Тогда по осени, если удача от меня не отвернется, можно и усадьбу на Славенском конце прикупить, а новгородское вече может меня и в боярское достоинство возвести, главное, чтобы серебра на взятки хватило! Сторожевский божился, что его слово в Новгороде далеко не последнее, а если Еремей Ушкуйник в это дело впряжется, то вопрос можно считать решенным. Никифор Ушкуйник также пообещал мне свою протекцию и поклялся в дружбе до гроба.