приходилось осторожно ступать между этими капканами. Они уже никуда не утащат, но замедлят, если обовьются вокруг ноги или даже стреножат.

— Что ты творишь, идиотка?! — прорычала леди Эйнсворт, когда я улучила момент и бросилась с края обрыва на загривок растения.

Ну, не знаю, как правильно назвать эту анатомическую часть, не сильна в противоестественной ботанике. Центральный ствол? Да нет, просто очень тугое переплетение побегов: каждый толщиной с моё бедро. Когда руки обхватили эту пакость, а щека ощутила противную жижу, я осознала, что идиотка — это очень мягкий эпитет. Такую дегенератку ещё поискать нужно!

Блин, ну вот сидела в усадьбе, готовилась замуж за ненавистного подлеца — всё же хорошо было! Притворилась бы захворавшей да не поехала бы ни на какие охоты... Ладно, ладно, помню. История не любит сослагательного наклонения. Зато шея монструозины наклоняться умеет отлично.

И когда её повело вбок, кишочки напомнили, что любят притворяться клубками змей не меньше, чем вонючие лианы этой твари. Наверное, я кричала... а ладони скользили по влажной кожице... Когда я съехала вниз, под ногтями осталась набивка из мерзостной органики.

— А что б тебя! — кричала Циара. — Обратно-то как собираешься?!

— Я не подумала! — закричала я в ответ, уже падая на колени возле Санды. Ходить по этим скользким, извивающимся буграм всё равно получалось плохо.

Неподалёку блестели клыки мёртвой ящерицы с вывалившимся языком. Челюсти поверженного коня тоже не держали этот орган внутри. Больше на них я решила не смотреть, чтоб не блевануть. Никогда не заглядывала на скотобойню и правильно.

— Дура, лови! — кинжал Аншетиля вонзился в толстый побег рядом со мной. Из получившейся раны стала выбулькивать жижа, но белёсая, не чёрная. Растительные соки, блин. Млечные, как у молочая. Наверняка и жгучие — просто не поверю, если это растеньеце не таит в себе дополнительную угрозу.

Только сейчас я вспомнила, что уцелевшие доски наверху залиты этой дрянью. Она сочилась из каждой срезанной культи.

О, точно я в ней ещё и перемазаться успела, как в извёстке. Нет, не жгучая. Прямо сюрприз. Так, не отвлекаемся, выдёргиваем клинок и пилим-пилим-пилим. Клеточные соки брызжут-брызжут-брызжут. Порой прямо мне в личико, как кхэм... что за неприличные сравнения? Я девушка благовоспитанная, так что ничего такого не знаю, мне не положено.

— Сейчас, потерпи, ещё немножко, — успокаивала я спелёнатую подругу. На лице Санды отражался весь ужас маленького, сугубо личного апокалипсиса. Она хрипела, но открытый рот не мог протолкнуть воздух в лёгкие. Вспомнилось, как она задыхалась после орхидеи... Нет, нельзя сейчас отвлекаться на воспоминания, нужно оставаться собранной.

Потому что монструозное растение реагирует не только на свет. Вибрацию оно тоже чувствует, а уж боль... Если есть нервы, то и бо-бо сделать очень даже можно. Несмотря на занятость с леди Эйнсворт, тварь выделила немного ресурсов, чтобы разобраться, кто это там делает вавки.

Подползающий побег я заметила слишком поздно, так что моё горло перехватила удавка. Теперь мы с Сандой хрипели вместе, как настоящие, самые закадычные подруги. Кстати, отсутствие кадыка — одна из немногих деталей женской анатомии, которая меня искренне радует. Но сейчас толку от этой особенности было ноль: передавило так, что пара секунд и отключусь, а резать возле горла не хочется...

Меня опрокинуло навзничь и поволокло, благо здесь мягко... Заодно получилось дотянуться до этого наглого шланга. Лезвие скользнуло под чёрную оболочку, порождая новый фонтанчик белёсой пакости. Я пригвоздила щупальце, и то, судорожно извиваясь, отпустило мою шейку.

В тот же миг пришлось вспомнить физкультуру с троллем: ну, когда я там по камушкам перекатывалась, чтоб не расплющил. Вот, сейчас так же. Только вместо кулака на меня рухнула лошадь. Приближающаяся туша показалась тёмной, но это потому, что я находилась под ней, а источник света — над. А ещё она ржала, разумеется. Именно это истошное, безумное и обречённое ржание предупредило меня за миг до трагедии.

Так что я успела её предотвратить. Ну, для себя, не для Соловушки.

Однако та не погибла. Лианы стащили её вниз и принялись пеленать поплотнее, сдавливать... Я на четвереньках перебралась обратно через толстые побеги к подруге и закончила начатое под укоряюще-молящим взглядом кобылы, которая уже не могла ржать, потому что её грудную клетку передавило так же, как у Санды.

— Вы там ещё живые? — донёсся голос из вышины.

— Стараемся не сдохнуть, — прорычала я, забрасывая руку девушки себе через плечо. Санда судорожно дышала, пытаясь наполнить хрипящие лёгкие поглубже, но нормально работать те отказывались. Я жутко переживала за неё, но ничего больше сейчас сделать не могла. Нужно как-то выбраться из провала.

Тут много обломков, может, придумаем что-то...

— Циара, у тебя есть идеи, как достать нас отсюда? — крикнула я, задрав голову.

Волосы противно липли к шее, я вся пропотела и перемазалась чёрно-белым. Очень контрастно, прям в моём стиле. И даже красная лента в разболтавшейся косе нашла себе гармоничное сочетание: когда резала лианы, заметила, что перчатки изодраны, а ладони саднит от царапин с занозами от сломанных половиц. Заодно ещё и шипами искололась, будто подстригала розовые кусты голыми руками, а те сопротивлялись.

— Блин, верёвки нет... — начала леди Эйнсворт, но тут же с каким-то смешком добавила: — Секунду!

После чего вниз свесилось длинное, слабо извивающееся щупальце.

Отрубленное.

— Ты издеваешься?

— Лучше у нас ничего нет, так что не привередничай, деточка.

Так и быть, не стала. Но вот Санда от этой живой верёвки сразу же отшатнулась и чуть не рухнула обратно на влажные извивы.