посидите, а я какую-нибудь еду приготовлю, – предложил Онуфриенко. – Вы ведь, я так понимаю, кроме вещей, ничего с собой не взяли?

– Я и в кафе могу поесть, – гордо заявила Александра, – на площади.

– Не советую, – нахмурился он. – В такое время женщины дома сидят… Восток…

Зайдя в комнату минут через десять, Александра обомлела. На одной из кроватей лежал широко распахнутый рюкзак, из которого провода, пакетики, кастрюлька, миска, кружка, крошечный походный чайник и много всего не менее замечательного, позволяющего опытному русскому туристу без гроша в кармане пешком пересечь территорию любой страны, не обращаясь за помощью в международные благотворительные организации. Трудно было поверить, что в годы обострившейся борьбы с терроризмом такой рюкзак пропустили через границу. Впрочем, может, бдительных таможенниц тоже зачаровала надпись на майке?

– Может, я лучше в отель, а? – нерешительно проговорила Александра, присаживаясь на край кровати.

– Как знаете, – с нарочитым безразличием сказал Онуфриенко, – но лучше завтра, учитывая, что достойных вас отелей в этом районе все равно нет, – он отвернулся и, напевая под нос, поставил на компактную электрическую плитку алюминиевую кастрюльку с погнутыми ручками, чем-то напоминавшую лопоухую собачку, налил в нее воды из бутылки и подсолил.

Пока вода закипала, а Александра вешала свои вещи в шкаф, из кармана рюкзака были извлечены плеер и крошечные динамики походной стереосистемы. Через минуту по комнате разлилась дребезжащие звуки.

Александра недоуменно подняла глаза.

– Тибетские монахи, – с нескрываемой гордостью пояснил Онуфриенко. – Оригинальная запись. С натуры. Повышает частотность головного мозга.

– А-а, – она понимающе кивнула.

Тибетские монахи пели заунывно и жалостливо, будто тоже давно не ели.

– Вы рукопись-то прочитали? – поинтересовался Онуфриенко.

– Да, спасибо, могу вернуть. Потому что мою жизнь она не изменила и вряд ли изменит. А реальность, которая нас окружает, создается нами самими.

– Вы так думаете? – Онуфриенко глянул, показалось, со скрытой усмешкой, но больше по этому поводу ничего не сказал.

Вода в кастрюльке наконец закипела, и в нее было высыпано содержимое небольшого пакета, а также сухая зелень из пластиковой баночки. В воздухе запахло пищей.

– Что? – Александра вытянула шею. – Что там? – Запах показался ей подозрительным.

– Там? Перловка! – с наслаждением втянув ноздрями воздух, сообщил Онуфриенко, помешивая содержимое кастрюли маленьким половником. – Сейчас будем есть, – сообщил он голосом, не предполагавшим возражений.

– Что? Перловка? – В голове Александры возник образ маман со стаканом утреннего лечебного морковного сока в руке, всегда предварявшего процедуру полезного детского питания в виде омерзительных каш.

– Да, перловка. Но какая! – Кашевар даже причмокнул губами. – Приготовленная с любовью, не загрязненная скверными словами и мыслями. Пища богов!

– Ни за что! Слышите? Ни за что! – скривилась Александра. – Наслаждайтесь сами! Уверена, что боги такое, – сделала она неопределенный, но выразительный жест рукой, – не едят!

– Ну, как хотите. – Онуфриенко отложил часть сваренной каши в термос и не спеша начал есть прямо из кастрюльки.

– А что, больше ничего нет? – на всякий случай поинтересовалась она.

– Есть, – невозмутимо поедая варево, ответил любитель каш.

Обнадеженная Александра бросила на Онуфриенко благодарный взгляд.

– Перловка в термосе, – равнодушно сказал тот. – Ваша порция. Еще чай с сухариками могу предложить, – сжалился он, заметив страдание на лице Александры. – Сейчас доем, принесу кипяток и заварю. – Он тщательно выскреб кастрюльку и облизал ложку. – Пища богов! – уверенно повторил он, поднимаясь и поглаживая себя по животу. – Пошел за кипятком. А вы переоденьтесь хотя бы.

Когда дверь закрылась, Александра быстро натянула льняные брюки, тонкий хлопчатобумажный пуловер и кроссовки. Тибетские монахи, притихшие было под гнетом вибраций ее низкочастотного мозга, вдруг крякнули одним динамиком, издали протяжный свист из другого и снова запели, тем самым, несомненно, выразив восторг по поводу ее нового наряда.

Вернувшийся Онуфриенко, судя по выражению лица, наряд тоже оценил.

– Классный прикид! – обнаружил он знание жаргонизмов. – Особенно для пирамиды хорошо будет. Вот чашка, вот чай, – расставил приборы на столике у кровати. – Вот сухарики, – покопался в бездонном рюкзаке, который неохотно отдал важную часть своего содержимого. – Ну, спокойной ночи! – Не раздеваясь, лег на кровать и натянул покрывало.

Александра наполнила чашку мутноватой жидкостью, взяла упаковку с сухими хлебцами и вышла в зал. Там, слава богу, никого не было. Устроившись с ногами в кресле, она откусила кусочек галеты.

«Ну что ж. Чай без сахара с сухими хлебцами, – она пригубила напиток. – Освоим новую диету „а-ля хороший человек“». Мысль показалась ей успокаивающей, потому что диеты были ее страстью и слабостью. В отличие от людей, которые обычно собирают то, что можно рассматривать: почтовые марки, спичечные коробки, монеты, значки и много чего другого, часто совершенно бесполезного, но приносящего радость в их монотонную жизнь, Александра коллекционировала диеты. Каждая новая диета, уникальный экспонат в коллекции, тестировалась на собственном организме и после многодневных тщательных контрольных измерений объема и веса тела попадала, часто вместе с остатками разноцветных баночек и пакетиков, на длительное, чаще вечное хранение на полку в гараже. Александра иногда подходила к этой полке и рассматривала экспонаты, которые напоминали ей о победах, поражениях и ничьих в борьбе с избыточным, с ее точки зрения, весом. Самое обидное, что те, ради кого она худела в очередной раз, никогда не замечали никаких изменений и смотрели всегда с обожанием, а если и говорили что-нибудь приятное по этому поводу, то только тогда, когда она сама спрашивала. Последним ее увлечением стало тщательное пережевывание рисовых зернышек в количестве, соответствующем числу прожитых лет. Апофеозом диеты, как обычно, стал торт «сметанник», съеденный на третий день молча и без остатка. И опять никто ничего не заметил. Ни до, ни после торта.

Александра допила чай и прикрыла глаза. Сон пришел быстро, но спать в кресле оказалось неудобно – затекали ноги. Поэтому и сон привиделся дурацкий. Огромная, величиной с астраханский арбуз, египетская папайя, которую притащил счастливый Иван Фомич. «Кушай, деточка, кушай», – приговаривал он, наблюдая как «богиня», постанывая от удовольствия, вгрызается в нежный фрукт. Но тут откуда-то появился неугомонный Онуфриенко и начал бегать вокруг с ушастой кастрюлькой в руках. «Перловка – вот настоящая пища богов!» – неустанно повторял кашевар, пытаясь испортить ей аппетит. Видно, так и не смог никому впарить свое варево. Не иначе как боги разбежались и попрятались…

*