Первой нашей потерей стал Уильям. Его убили в прошлом году, вскоре после начала Войны за независимость. После «Бостонского чаепития» Уильям начал переговоры о выкупе земли у индейцев. Однако его усилия встретили изрядное сопротивление, и не в последнюю очередь со стороны Лиги ирокезов. Индейцы, представлявшие лигу, приехали к Уильяму в поместье. По утверждению очевидцев, начало переговоров было хорошим, но, как часто бывает в таких случаях, одна неосторожно брошенная фраза испортила все дело.

– Братья, пожалуйста, выслушайте меня, – взывал к ним Уильям. – Я уверен, что мы обязательно найдем решение.

Однако ирокезы не желали его слушать. Земля принадлежала им, и они не хотели ее отдавать. Их уши были глухи к логическим доводам Уильяма. Суть его увещеваний была такова: если земля окажется в руках тамплиеров, мы сможем уберечь ее от попыток захвата, какая бы сторона ни победила в грядущем конфликте.

Среди членов индейской лиги произошел раскол. Их начали одолевать сомнения. Одни считали, что им не одолеть белых, будь то британская армия или армия колонистов. Другие утверждали, что предложение Уильяма не лучше открытой войны с белыми. Индейцы забыли, как двадцать лет назад тамплиеры освободили их соплеменников из рабства Сайласа. Зато они очень хорошо помнили экспедицию, организованную Уильямом в лес, где он пытался найти хранилище. Еще сильнее их возмутили раскопки внутри кургана. Недовольство туманило им разум, мешая думать дальше сегодняшнего дня.

– Успокойтесь, пожалуйста, – урезонивал их Уильям. – Разве я не был всегда на вашей стороне? Не защищал ваши интересы? Не пытался уберечь вас?

– Если хочешь защитить нас, дай нам оружие. Имея мушкеты и лошадей, мы прекрасно себя защитим сами, – возражал ему один из представителей Лиги.

– Война – не ответ, – пробовал убедить их Уильям.

– Мы помним, как ты пересек наши границы. Даже сегодня твои люди что-то копают на нашей земле. Они не уважают тех, кто на ней живет. Твои слова сладкие как мед, но они лживы. Мы явились сюда не для переговоров. И продавать свою землю мы не собираемся. Мы приехали с требованием, чтобы ты и твои соплеменники убрались с нашей земли.

К сожалению, Уильям, исчерпав словесные доводы, использовал в качестве аргумента силу. Он застрелил несговорчивого индейца, угрожая новыми смертями, если Лига ирокезов не подпишет с ним договор.

Надо отдать должное мужеству индейцев. Они сказали «нет», не пожелав склониться перед демонстрацией силы, предпринятой Уильямом. Каким горьким оправданием это должно было служить пробитым пулями мушкетов скальпам индейцев!

А затем появился этот парень. Я попросил слугу Уильяма подробно описать мне незваного гостя. Все в точности совпадало с тем, что Бенджамин поведал о своей встрече с ним на Мартас-Винъярде, а также с рассказами Чарльза, Уильяма и Джона об их наблюдениях во время «Бостонского чаепития». Парень явился к Уильяму в костюме ассасина и с ожерельем на шее. Сомнений не оставалось.

– Что этот парень сказал Уильяму? – продолжал я расспрашивать слугу.

– Он сказал, что намерен положить конец ухищрениям мастера Джонсона и что мастер Джонсон больше не будет пытаться сделать эти земли собственностью тамплиеров.

– А Уильям ему что-то ответил?

– Само собой, ответил, сэр. Он ответил своему убийце, что земля нужна тамплиерам для благородного дела. Для защиты индейцев. И еще добавил, что королю Георгу и колонистам наплевать на ирокезов. А тамплиеры о них заботятся.

Я выпучил глаза:

– Не очень-то убедительный довод, если учесть, что перед этим Уильям собственноручно уложил нескольких ирокезов.

– Согласен с вами, сэр, – ответил слуга, кивнув.

Если я и воспринял гибель Уильяма с излишней долей философичности, на то были свои причины. Несмотря на все свое усердие и преданность нашему делу, Уильям никогда не умел ладить с людьми. Оказавшись в ситуации, потребовавшей не только силы, но и дипломатии, он пренебрег последней, уничтожив саму идею переговоров. Как ни больно мне это писать, но Уильям сам виноват в случившемся. Боюсь, я никогда не был снисходителен к некомпетентности. Возможно, это отношение я унаследовал от Реджинальда. Я с ранних лет не выносил людей, скверно делающих свое дело. И сейчас, когда мне перевалило за пятьдесят, мое отношение к подобным людям стало еще нетерпимее. В истории с индейцами Уильям повел себя как редкостный дурак, за что и заплатил собственной жизнью. Мы не отказались от идеи сберечь исконные земли индейцев для них самих, но эта задача с самого начала войны утратила для нас былую важность. Теперь нашей первоочередной миссией было установление контроля над армией. Поскольку мы не смогли выполнить ее достойными способами, оставалось прибегнуть к грязному и недостойному – к убийству Вашингтона.

Однако и по этому нашему замыслу был нанесен существенный удар, причем все тем же индейцем-ассасином. Второй его жертвой стал Джон Питкэрн. Индеец расправился с ним, поскольку занятием Джона было методичное искоренение бунтарского духа и самих бунтарей в рядах британской армии. Разумеется, нас разозлила потеря еще одного ценного соратника, но даже она не слишком бы повредила нашим замыслам, не окажись в кармане Джона письма, где были подробно расписаны все детали убийства Вашингтона. Там же указывалось и имя исполнителя – Томас Хики. Естественно, ассасин со всех ног помчался в Нью-Йорк, чтобы расправиться и с Томасом.

А наш мастер на все руки занимался там изготовлением фальшивых денег, помогая собирать средства, и одновременно готовился к убийству Вашингтона. И Чарльз уже был там с Континентальной армией, поэтому я отправился в Нью-Йорк самостоятельно и нашел себе пристанище. Сразу по приезде я получил дурное известие: ассасин сумел добраться до Томаса, но они оба тут же были схвачены и помещены в тюрьму Брайдуэлл.

– Томас, дальнейшие ошибки недопустимы. Это понятно? – спросил я на свидании с заключенным.

Камера была отвратительной: холодной и вонючей. Поскольку тюрьма не пустовала, шума и гама в ней хватало. Мы с Томом разговаривали через решетку. И вдруг в соседней камере я увидел его – индейца-ассасина.

Я все понял. У него были глаза его матери, ее иссиня-черные волосы и горделивая линия подбородка. Он был ее копией. Сомнения отпали: это был мой сын.

– Это он, – сказал Чарльз, когда мы вместе вышли из тюрьмы.

Он не заметил, как я вздрогнул. В Нью-Йорке было отчаянно холодно. Пар так и валил у нас из ноздрей. Думаю, в тот момент Чарльза больше заботило, как бы не окоченеть.

– Кто – он? – через некоторое время спросил я.

– Тот парень.

Я прекрасно понимал, кого он имеет в виду.

– О чем ты, Чарльз, черт побери? – раздраженно спросил я, согревая руки дыханием.

– А помните, я рассказывал вам о маленьком мальчишке, который встретился мне в шестидесятом, когда солдаты Вашингтона напали на индейскую деревню?