так никогда не поступали федеральные агенты. Я был совершенно расстроен, – рассказывал Ринг. – Зачем назначать встречи в районе, где все знали этих двоих? Могли бы отправиться в Нью-Йорк или Канаду, да куда угодно. Да это просто лень».

Это еще Ринг не знал об их совместных ужинах – у Ника Джантурко и Джона Морриса. Вдобавок Ринг отмечал, что практика совместных встреч с обоими информаторами – что было принято как должное при заключении сделки с Балджером и Флемми – была крайне необычной. «Если вы хотите контролировать ситуацию, то вам следовало бы встречаться с Балджером и Флемми по отдельности», – отмечал Ринг. Но, конечно, ФБР не имело никакого контроля над этой ситуацией.

В ответ на замечания Ринга Коннолли обратился к прекрасно проявившей себя тактике защиты Балджера и Флемми как незаменимых помощников в войне ФБР против мафии. В ход пошла фирменная история Коннолли, затрагивавшая сердечные струны каждого агента ФБР, – о том, как Балджер и Флемми спасли жизнь Ника Джантурко.

Однако Ринг осмелился усомниться в подвиге Балджера по спасению агента. Вместо того чтобы просто поверить Коннолли на слово, он отправился к Джантурко и расспросил его об этой истории. «Я спросил у него, как было дело. Он рассказал, что участвовал под прикрытием в одной из операций, в рамках которой была назначена встреча, куда он должен был явиться, но потом от кого-то, предположительно от мистера Балджера и мистера Флемми, была получена информация, согласно которой его предупредили, чтобы тот не ходил на встречу. Я сказал ему: “Ты не ответил на мой вопрос. Мой вопрос был: ты действительно утверждаешь, что именно эти два человека спасли твою жизнь?” И я помню его ответ, состоявший в том, что дело было закрыто». В общем, Ринг так и не получил однозначного ответа.

Несмотря на все свои опасения, Ринг оставил все это между собой и Коннолли. Он не документировал свои сомнения, как и не делился ими с руководителями бостонского отделения ФБР. Он даже не пытался приструнить Коннолли. Дело в том, что Ринг не считал дисциплину «гарантированной защитой от глупостей. Что, как я думал, я должен был делать, – так это руководить людьми, находившимися у меня в подчинении. Вот я и начал этим заниматься». Между тем послужной список Коннолли продолжал пополняться блестящими отчетами о проделанной им работе.

Неудивительно, что весной 1985 года Джима Ринга не было на кухне в доме Морриса, рядом с Балджером, Флемми и Коннолли. Сказать по правде, незадолго до этого ужина Ринг и Коннолли даже обсуждали между собой, «почему я не нравлюсь мистеру Балджеру и мистеру Флемми, – вспоминал Ринг, – и моя позиция была такова: мне нет до этого дела, потому что они всего лишь информаторы». Но Моррису было дело до того, чтобы нравиться, причем всем.

* * *

«Коннолли, Флемми и Балджер приехали вместе», – вспоминал Моррис. Дэннис Кондон появился примерно через полчаса, около половины восьмого. Он приехал прямо из своего рабочего кабинета в бостонском Управлении общественной безопасности. Моррис метался между гостиной и кухней, выполняя свои обязанности гостеприимного хозяина и повара.

Мужчины прошли в столовую. Прошло много лет с тех пор, как Балджер и Флемми виделись с Кондоном. «Вечер в Лексингтоне оказался моей первой встречей с Дэннисом Кондоном с 1974 года», – вспоминал позже Флемми. 1974-й во многом оказался поворотным для Флемми. Он вернулся в Бостон после почти пяти лет, проведенных в бегах, вынужденном изгнании, вызванном предъявлением ему обвинения по делу о подрыве автомобиля и убийстве Уильяма Беннетта. Флемми считал, что именно Кондон проложил ему дорогу для возвращения из Канады, когда выяснил, что те два обвинения в тяжких преступлениях сняты, так же как и третье, выдвинутое вскоре после того, как он покинул страну, чтобы избежать наказания. После возвращения Флемми у них с Кондоном состоялась встреча в кафе – таким образом он и попал в руки весьма полезного Коннолли. В глазах Флемми Кондон был этаким «закулисным режиссером», стоявшим за множеством действий и событий, и он был благодарен ему за это: «Я не виделся с ним довольно долгое время. Спросил у него, как идут дела, как самочувствие. Поблагодарил его за отмену ордера на арест за побег, который мне когда-то выписали. Я спросил у него, как поживает мистер Рико, который был его напарником, и сказал: “Если когда-нибудь увидитесь с ним, передайте от меня привет”».

Гости сели за стол. Моррис подал стейк. Налили еще по бокалу вина. Примерно час вспоминали старые времена.

«Это был такой легкий треп», – вспоминал Флемми. Балджер травил байки из своей тюремной жизни в 1950-х годах, во время отсидки за ограбление банков. «Он говорил почти все время, – рассказывал Флемми. – О разном. Он ведь очень начитанный, очень умный. Очаровал слушателей, так сказать».

Но если Балджер без умолку болтал, то Кондон сидел молча. Седеющий ветеран бостонских правоохранительных служб сидел, уставившись в тарелку, и вежливо слушал. Впоследствии он признавался, что чувствовал, будто попал в засаду, с удивлением увидев Балджера и Флемми в доме у Морриса. Он получил приглашение по телефону ближе к вечеру в тот же день, и звучало оно так: «Слушай, а заскочи ко мне по пути с работы». Все, что ему было на тот момент известно, так это то, что будут Моррис и Коннолли и «двое других парней, которые хотят пообщаться с тобой».

Безусловно, во всем этом присутствовала атмосфера своеобразной коллегиальности, внешне похожая на встречу старых друзей, собравшихся вместе выпить вина и поделиться воспоминаниями о былом. Но за этим приятным фасадом скрывалось возраставшее беспокойство Балджера и Флемми по поводу своей защищенности. В определенном смысле каждый полицейский, присутствовавший на ужине, воплощал собой историю и возможности их альянса. Прошлое, настоящее и, надеялись они, будущее было представлено за столом в лице Кондона, Морриса и Коннолли. Но Кондон, потенциально представлявший сразу две службы: ФБР и полицию штата, – вряд ли наслаждался моментом, как в прежние времена. Моррис позднее говорил об этом так: «Я сразу догадался по его лицу, как только он вошел… Казалось, он чувствовал себя не слишком уютно».

«Я подумал, что это как-то уж слишком необычно, ведь там была и миссис Моррис, и я там был, а в то время мы с ней оба не являлись служащими ФБР, – рассказывал Кондон. – Я также понимал, что, занимая такой пост, я не должен был находиться там».

Дэннис Кондон не стал протестовать прямо на месте, не стал отводить Морриса и Коннолли в сторону и требовать объяснений. «Я остался там, я бы сказал, из вежливости и дипломатических соображений». (Более того – он