приступы непослушания «прямо как у человеческих детей». До меня доходит, что моя дочь может мне сказать, где ей хочется быть. Гориллы не могут. В детстве походы в зоопарк были для меня одним из самых радостных событий. Теперь у меня такое ощущение, что это все был мираж – то, что животных можно вместить в маленькие шумные вольеры, что животные изобильны, доступны.

«Зоопарки не любят меняться отчасти из страха потерять посетителей. Они занимаются ровно тем же, чем занимались с 1828 года, – стремятся заполучить большую, экзотичную, опасную и, как они ее называют, “харизматичную” мегафауну», – говорит Дэвид Хэнкокс, архитектор и бывший проектировщик зоопарков. Термин «харизматичная мегафауна» впервые появился в середине 1980-х годов для обозначения тех видов, которые узнает взрослый человек в любой стране: тигров, панд, носорогов и так далее. Были надежды, что эти животные укрепят поддержку охраны природы как таковой. Тем не менее одно исследование в Лондонском зоопарке показало, что важным фактором популярности животного у публики является близость его вольера к входу.

Хэнкокс считает, что лучше обращаться с животными зоопарки подталкивают сами посетители. «Если они не желают меняться, им поможет общественность», – говорит он. Безусловно, люди устали от цирков с животными и начинают воспринимать их как нечто отталкивающее. Цирк Ringling Brothers, один из преемников цирка Барнума, закрылся в 2017 году. Незадолго до того, как в 2020 году в Англии запретили этот вид представлений, лицензии имело менее тридцати животных. Борцы за благополучие животных взялись за цирки всерьез, но на самом деле суды против Ringling Brothers были проиграны, а члены британского парламента не увидели научных доказательств непригодности некоторых видов для выступления на арене. Все это не имело значения: люди выбирают себе отдых не по научным критериям. Цирк просто перестал быть забавным. Может быть, перестанут быть развлечением и зоопарки в своей текущей форме. Нам уже необязательно есть скот, обойдемся мы и без возможности поглазеть на экзотических зверей и птиц. У нас есть потрясающие документальные фильмы, в которых животные ведут себя свободно и естественно. В одном немецком цирке живых животных уже заменили на голограммы.

Вернувшись из Сан-Франциско в Великобританию, я повел дочерей в аквариум, где едва ли хоть какой-то вид надо было спасать от вымирания и где нам вручили пластмассовый значок за то, что мы потрогали морскую звезду. В предпоследнем помещении на полу сидела переодетая в русалку девочка-подросток. Наверное, самой неустойчивой в этом заведении была его бизнес-модель.

Любовь требует наблюдать и размышлять. Зоопарки приучили нас к нетерпению и возможности посмотреть на животных на наших условиях. Франс де Вааль, который проводил в зоопарках пионерские исследования – в том числе тест с зеркалом для слонихи Хеппи, – однажды в разговоре со мной пошутил: взрослые смотрят на животных в вольере, говорят «весь бы день ими любовался» и тут же переходят к следующему. В Фучжоу на юго-востоке Китая посетители забили камнями самку кенгуру: они хотели заставить ее двигаться. Зоопарки должны быть спроектированы так, чтобы поощрять людей сесть и задуматься. Но то, что они могут предложить, всегда будет ограничено.

Подлинная радость от природы – это не отдельные особи, выставленные напоказ. Это когда животные сами принимают решения, взаимодействуют в группах и видах, образуют природный мир. Смысл в экологических процессах, величии, чувстве нашей собственной незначительности. Зоопарки не могут всего этого дать. Это отчасти объясняет возмущение решением Копенгагенского зоопарка в 2014 году усыпить жирафа Мариуса. Зоопарк сбивает нас с толку, вырывая животных из их естественной жизни.

Когда-то зоопарки были для животных жестокой, неудобной тюрьмой. В наши дни я соглашусь с Дэвидом Хэнкоксом в том, что они больше похожи на дома престарелых, пронизанные гложущим отчаянием. Правда заключается в том, что мы не так сообразительны, как нам кажется. Мы способны поймать животных в самых отдаленных уголках мира, везти их через всю планету и поддерживать их жизнь, но не можем воспроизвести их среду и социальную динамику дикой природы. В век колониальных империй зоопарки олицетворяли широту нашей власти над животными. Теперь они олицетворяют ограниченность этой власти.

Аспиналл призывает не водить детей в зоопарки, но я не послушал его совета. В принадлежащем ему «Порт-Лиме» растут деревья, а в вольерах животным есть где спрятаться от посторонних взглядов. Мы с дочерьми почти случайно заметили тапира, который отдыхал на опушке. В нескольких сотнях метров показался пасущийся носорог – дальше, чем я однажды увидел носорога на воле. Это было не участие в опознании подозреваемых, а почти погружение. Некоторые животные, например гепарды и кошка-рыболов, так и не показались: если ты проделал весь этот путь ради них – увы. Но для Элизы и Клео этот день оказался не менее захватывающим, чем любая другая поездка, да и то в основном потому, что им купили мороженое. В тот день я понял, что детям необязательно видеть вблизи несколько сотен видов или даже самые экзотические из них.

Диким животным тем временем нужно пространство для свободной жизни. При всех плюсах некоторые вольеры в «Порт-Лиме» тоже выглядели откровенно маленькими. Аспиналл возвращает своих животных в дикую природу не спеша, но его прогноз довольно удручающий. «Мне кажется, убийство природы человеком неизбежно, его не остановить, – говорит он. – Через пятьдесят лет, я думаю, останутся островки: будут защищать островки носорогов, островки горилл, островки слонов. Просто маленькие островки. Достаточно взглянуть на рост человеческой популяции в некоторых этих странах, и неизбежное будущее станет очевидно».

Действительно ли это лучшее, на что мы можем надеяться? Библия говорит, что Ной отличался праведностью и непорочностью. Наверное, мы непохожи на Ноя. Может быть, цитируя Карла Сафину, который пишет о природе, мы – потоп.

7. Останутся лишь следы

Кто решил – кто вообще имеет право решать за бесчисленные легионы людей, которых никто не спрашивал, – что высшая ценность – это мир без насекомых, хотя это будет стерильный мир, лишенный красоты изгиба птичьего крыла в полете?

Рейчел Карсон

Покупайте землю, ее больше не делают.

Марк Твен

Где-то в начале сериала «Нарко» по Netflix один американец, сотрудник управления по борьбе с наркотиками, летит из Майами в колумбийскую Боготу. Он смотрит вниз на дождевые леса Амазонии, и, кажется, они его не впечатляют.

Как и многое другое в «Нарко», это довольно сильно выводит из себя. Амазония начинается в нескольких сотнях километров от Боготы, поэтому, если он ее видит по дороге из Майами, пилот явно сбился с курса. Амазонская низменность – это