а также похищению И.А. Щорса. Вместе с тем добыча осуществлялась бесперебойно, и к концу 1945 г. из г. Бухово поступало около 1,5 тонн ураносодержащих руд в неделю. Это было тем более важно, потому что в СССР полным ходом шло строительство первого атомного реактора.

Оценки западных специалистов и специальных служб по количеству уранового сырья в СССР на тот момент были далеки от истины. Так, по оценкам ЦРУ США, сделанным в 1950 г., советская атомная промышленность в 1946–1947 гг. получила от 70 до 110 тонн окиси урана, что было ниже необходимых норм, в то время как в действительности только из г. Бухово поступало примерно 2–2,5 тонны руды в месяц. А ведь в разработке находились и другие месторождения в Польше и СССР[591].

Наиболее продуктивно деятельность Л.П. Берии проявилась в создании советской атомной промышленности. Разведка, сделавшая очень много для осуществления столь масштабного проекта в СССР в кратчайшие сроки, все-таки была второстепенна по отношению к науке. При этом значимость роли Л.П. Берии в качестве главного администратора создания атомной промышленности и научно-технической инфраструктуры совершенно исключительна.

В 1945 г. во время создания Первого главного управления (ПГУ) при СНК СССР, которое возглавлял бывший нарком боеприпасов генерал-полковник Б.Л. Ванников, в Советском Союзе специализированных предприятий не существовало. Исключением являлся завод № 12 в г. Электросталь, с 1944 г. занимавшийся выплавкой металлического урана[592]. Поэтому в августе — сентябре 1945 г. в подчинение ПГУ начинают передаваться стройки будущих ядерных центров и ряд других предприятий обеспечивающего характера.

Очень трудоемкой и многоплановой была проблема создания научно-исследовательских и опытно-конструкторских институтов, а также спецлабораторий. В ведение ПГУ сразу же были переданы лаборатория № 1, лаборатория № 2, лаборатория № 3, филиал лаборатории № 2. По распоряжению Л.П. Берии НКВД передало в систему ПГУ НИИ‑9, впоследствии ставший головным технологическим институтом атомной промышленности.

Над созданием бомбы работало большое количество коллективов ученых-теоретиков из ряда институтов Академии наук СССР. Ответственность за их четкую, бесперебойную и эффективную работу лежала на Л.П. Берии.

25 декабря 1946 г. в лаборатории № 2 впервые в восточной части Евразийского континента была получена цепная ядерная реакция на вступившем в строй опытном урано-графитном реакторе Ф‑1 (Физический‑1). Руководил и контролировал запуски И.В. Курчатов[593].

По существу, это была этапная точка в создании атомного оружия в СССР, когда окончательно стало ясно, что расщепление атома возможно и вопрос стоял лишь во времени.

Создание атомной промышленности, в особенности в условиях послевоенной экономики, стало важнейшим достижением советского государства, науки и всего населения СССР. Особенности политической системы и устоявшаяся практика командного способа администрирования дали возможность, опираясь на несопоставимо меньший, в сравнении с «Манхэттенским проектом», финансовый потенциал, реализовать одновременно программу создания бомб по нескольким альтернативным направлениям. Разрабатывались проекты ядерного оружия на основе плутония и на основе урана, были построены графитовый и тяжеловодный реакторы, практиковалось газодиффузное и электромагнитное разделение изотопов[594].

Л.П. Берия сумел четко организовать и скооперировать работу огромного коллектива людей, предприятий, наладить взаимосвязь между советской разведкой, учеными, промышленниками, что в последующем позволило решить главную и важную задачу — сэкономить время и не дать США возможность шантажировать, а также открыто угрожать использованием своего ядерного оружия в отношении Советского Союза для установления гегемонии на мировой политической арене.

9 апреля 1946 г., на основании постановления Совета Министров СССР № 805–327, на базе филиала лаборатории № 2 было создано КБ‑11 во главе с Ю.Б. Харитоном и П.М. Зерновым с целью изготовления плутониевой ядерной бомбы. Арзамас‑16 как филиал лаборатории разместили в п. Сарове, и по мере приближения к конечной стадии проекта он стал основным центром исследовательских институтов, конструкторских бюро и промышленных предприятий. На данном решающем этапе особенно возрастала значимость разведывательной информации, которую добывали советские органы государственной безопасности.

Еще осенью 1945 г., когда был определён приоритетный путь создания ядерного оружия, сотрудники отдела «С» начали прорабатывать возможности получения важных разведывательных данных от выдающегося физика Н. Бора. Проведение указанной сложной операции Л.П. Берия поручил начальнику Особого бюро при наркоме внутренних дел П.А. Судоплатову и начальнику научно-технической разведки Л.П. Василевскому. В ноябре 1945 г. была проведена «Копенгагенская операция», в ходе которой были организованы встречи советского учёного, кандидата физико-математических наук Я.П. Терлецкого с датским физиком-ядерщиком Н. Бором и получен определённый объём значимой информации об американских разработках атомного оружия[595].

Также благодаря слаженной работе советских спецслужб под руководством Л.П. Берии были получены важные разведывательные данные, добытые в области создания вычислительной техники для теоретического моделирования технологии контролируемого расщепления ядра, а через Чехословакию в СССР были переправлены выдающиеся американские радиоэлектронщики Бар и Соранте, ставшие в будущем инициаторами строительства знаменитого Зеленограда[596].

Указанные результаты работы отечественных разведывательных органов позволили КБ‑11 приступить к решению инженерно-технических проблем, связанных со сборкой бомбы нового типа, и 5 августа 1949 г. на заводе «В», построенном Главпромстроем НКВД — МВД СССР, изготовить первую в Советском Союзе ядерную бомбу с плутонием под наименованием РДС‑1. 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне были проведены испытания первой советской атомной бомбы РДС‑1 мощностью 22 килотонны в тротиловом эквиваленте. Затем впервые в мировой истории 12 августа 1953 г. СССР были проведены испытания термоядерного оружия[597].

В связи с данными событиями пришедшая к власти в 1953 г. в США администрация Д. Эйзенхауэра перенесла акцент во внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов и их союзников по НАТО в отношении СССР на борьбу в области идеологии и политики при сохранении вспомогательной роли агрессивных военных методов ведения борьбы (стратегия «гибкого реагирования», концепция «передовой обороны»), что в свою очередь оказало серьёзное влияние на характер и ход советско-американского противостояния в ходе «холодной войны»[598].

Сразу после окончания Второй мировой войны различные лица американского военно-политического истеблишмента транслировали основной смысл геостратегических планов США по завоеванию мирового господства и ликвидации «социалистического лагеря» в лице СССР, а также его союзников: 12 сентября 1946 г. национальный командор «Американского легиона»[599] Д. Стил, произнося речь в Нью‑Орлеане, заявил о необходимости сброса атомной бомбы на столицу Советского Союза — Москву и «… припасти еще одну для Тито…»[600]; в 1948 г. генерал Д. Дулиттл высказал предложение о необходимости сброса атомных бомб на русские промышленные центры; в 1949 г. военно-морской министр США Ф. Мэтьюз заявил: «Мы должны во весь голос провозгласить нашей безусловной целью всеобщий мир. А чтобы добиться его, мы должны быть готовы… заплатить за такой мир любую цену, добиться его даже ценой войны… Такая политика обеспечения мира, хотя наша истинная демократия при этом предстанет в новой роли — инициатора агрессивной войны, дарует нам гордое и популярное звание — мы