любую статью, которая ему понравится — и все это сопровождалось бормотанием извинений за то, что он притащил его в Льеж. Но Людовик заверил Карла, что не желает менять ни одного слова в договоре, а его единственным желанием было как можно скорее добиться его регистрации в Парламенте.

Однако герцог не мог согласиться с тем, что все должно остаться как есть. В этом случае, сказал он, ему самому есть что добавить: он хочет, чтобы король вернул сеньору дю Ло, Понсе де Ривьеру и сеньору д'Юрфе все земли, которых они были лишены. Но даже в этот напряженный момент Людовик не мог принять такую просьбу. Поэтому он ответил, что с радостью согласится на эту просьбу при условии, что в договор будет добавлен аналогичный пункт в пользу графа де Невера и братьев Крой (чьи поместья Карл конфисковал). Герцог Бургундский хранил молчание.

Теперь король мог свободно уехать.

2 ноября, когда он покидал Льеж, Карл Бургундский все еще был рядом с ним. Они оба провели ночь в деревне недалеко от Намюра. Герцог настаивал на том, чтобы оказать честь своему государю и сопровождать его до границ его владений; но Людовик сумел отговорить его, заявив, что его брат Бургундский оказал ему достаточно чести и что он прекрасно знает, что важные дела требуют его внимания в другом месте. Однако только на следующий день после обеда он распрощался с герцогом. Больше он никогда не видел Карла, герцога Бургундского.

На следующее утро, под проливным дождем, король отправился в путь с небольшим эскортом, включавшим двух бургундских дворян. Несмотря на плохую погоду, он успешно продвигался вперед, преодолевая каждый день по сорок и более миль, останавливаясь в деревнях только для того, чтобы поспать и поесть. Обогнув Арденны, он прибыл на территорию Франции 5 или 6 ноября. Затем он пересек Шампань и в окрестностях Лаона отправился в церковь Нотр-Дам-де-ла-Жуа, где на алтаре Девы Марии перед двумя представителями бургундской знати он еще раз пообещал соблюдать Перонский договор.

12 ноября король прибыл в Нуайон, где провел следующий день совещаясь со своим Советом, наводя порядок в государственных делах, которые все это время оставались в подвешенном состоянии. 14 ноября в Компьене Людовик поручил Жану Ла Балю позаботиться о регистрации Перонского договора и разъяснить его статьи Совету тридцати шести, Королевскому Совету, генералам финансов, офицерам Счетной палаты и членам Парламента. Вскоре он узнал, что его отсутствие причинило страдания многим его подданным, что не говорит о его мудрости, но свидетельствует о том, что в целом его народ был к нему привязан[91].

Людовик оставался за пределами Парижа, проводя несколько дней то здесь, то там, и занимаясь различными делами. Он опасался, что жители столицы дадут волю своим антибургундским чувствам; с другой стороны, он не особенно стремился подвергать себя сарказму с их стороны. Парижане всегда были неизменно преданы ему, но он знал, что они обладают грозным мятежным духом. Как только появилась уверенность, что король цел и невредим, начали распространяться всевозможные памфлеты, и даже птицы, казалось, могли бы сказать о нем пару слов[92].

Людовик снова отправился в Орлеан и долину Луары. Он попросил нового миланского посла, Сфорца ди Беттини, поведать своему господину о счастливом исходе его предприятия и сообщить ему, что "находясь в истинном мире и спокойствии, мы думаем только о том, чтобы жить счастливо и наслаждаться хорошей пищей".

Вот так и получилось, что хитрой лисе удалось сбежать из волчьего логова.

18. Бове

I

Но король не мог проиграть, не вырвав несколько цветков из крапивы невзгод. В самый момент своего отъезда от герцога Бургундского Людовик XI с нарочитой небрежностью задал вопрос:

Если вдруг мой брат находящийся в Бретани не будет удовлетворен апанажем [то есть Шампанью], который я даю ему из любви к вам, как вы к этому отнесетесь?

На что Карл осторожно ответил:

Если он не захочет это принимать и вы можете удовлетворить его другим способом, я оставляю это вам двоим.

В начале 1470 года, король манил своего брата провинцией Гиень, бесконечно большей, чем Шампань, но обладавшей неоценимым преимуществом — она не соседствовала с бургундскими территориями. Молодой Карл, капризничал, подверженный противоречивым влияниям, колебался, казалось, что вот-вот согласится, но снова откладывал свое решение и снова колебался. Члены его свиты сами испытывали страх перед королем и в тоже время надежду на то, что, играя ему на руку, они получат больший выигрыш. Герцог Бретонский, не желая терять столь ценного гостя, был решительно против такого решения, что касается других принцев, то миланский посол Сфорца де Беттини писал:

Ни герцог Бургундский, ни герцог Калабрийский, ни кто-либо из баронов королевства, не желают, чтобы герцог Беррийский [Карл] поддерживал истинно братские отношения с Его Величеством, ибо им кажется, что король имеет такой характер, что если бы ему нечего было больше бояться и он мог бы управлять королевством по своему усмотрению, он уладил бы все свои дела в один день и отнял бы вкус к жизни у своих баронов…

Однако даже при королевском дворе предатели пытались разрушить усилия Людовика.

С большим оптимизмом король послал за бургундскими послами, чтобы они могли сообщить своему господину, что брат короля добровольно выбрал Гиень, но затем когда Карл, начал метаться в сомнениях, вынужден был несколько задержать их отъезд. Однако в конце концов он склонил на свою сторону советников брата, включая хитрого гасконца Оде д'Эди, и 3 апреля бургундцы покинули двор короля и отправились в Бретань. До конца месяца Карл подписал договор, по которому он принял Гиень в качестве апанажа.

Примерно в то же время королевские офицеры, обыскивая подозрительного человека, нашли письмо, зашитое в подкладку его одежды, удивительное содержание которого вскоре было подтверждено словами самого посланника. В тот же день в Амбуазе Людовику XI сообщили, что кардинал Ла Балю и его коллега Гийом де Арокур, епископ Верденский, отправили слугу к герцогу Бургундскому с посланием, в котором призывали герцога помешать Карлу принять Гиень и поднять оружие против короля. На следующий день Людовик приказал доставить кардинала и епископа из Тура в Амбуаз и немедленно поместил их под арест. Тогда эти двое несчастных признались в абсурдной истине: они пытались поставить короля в опасное положение, из которого только они могли бы его вызволить, чтобы иметь возможность управлять государем и королевством по своему усмотрению. Немедленно были назначены комиссии для принятия против них судебных мер, но Папа