по тем или иным причинам, скорее всего, проявит к нему доброжелательность. Призвав кардинала Ла Балю, он дал ему 15.000 экю и поручил тайно раздать часть денег Бургундскому Бастарду, Гийому Бише, способному архидиакону Ферри де Клюньи и всем другим, кто может оказаться полезным.

Король и его спутники "выглядели весьма неважно". Никто лучше Людовик не знал жестокого характера Карла и опасные стороны его переменчивой натуры. Память о том, что когда-то граф де Вермандуа держал короля Карла Простоватого, одного из его предшественников, в плену в замке Перон до его смерти, вероятно, мало утешало короля. Расхаживая взад и вперед по своей маленькой комнате в сильном волнении, он все время думал о четырех своих врагах, которые только что прибыли в Перон и которые одним словом могли побудить герцога совершить безумный поступок. Секретные донесения держали короля в курсе взрывоопасной атмосферы в герцогском Совете.

Большинство бургундских советников, включая Антуана Великого Бастарда и других членов Ордена Золотого руна, пытались убедить герцога в том, что для него было бы бесчестно нарушить ранее данные гарантии безопасности, и убеждали его принять выгодный договор, предложенный Людовиком XI. Самые жестокие, однако, советовали ему захватить короля, и наконец избавиться от его персоны. Другие предлагали своему господину призвать брата государя и заставить Людовика, который теперь будет находиться под охраной, подписать договор "с большой пользой для всех принцев королевства". Последнее предложение, похоже, больше понравилось герцогу Бургундскому, и гонец уже готовился отправиться в путь, чтобы сообщить об этом соответствующим принцам. Однако после дальнейшего обсуждения мнение тех, кто хотел, чтобы безопасность короля была соблюдена, а мирный договор подписан, похоже, получило поддержку Карла, оказавшегося между ненавистью, заставлявшей его желать смерти Людовика, и желанием сохранить свою честь, не потеряв возможности отомстить. Сообщение о событиях в Льеже его не удивило, и теперь он знал, что епископ и д'Эмберкур все еще живы. Карл уже направил против города войска маршала Бургундии. Ярость, которую он испытывал по отношению к Людовику, объяснялась, по крайней мере, частично, чувством, что его пытались обмануть. Действительно, у него создалось смутное впечатление, что король все это специально подстроил и каким-то образом намеревается заманить его в ловушку. Недоверие и неопределенность, в которых он оказался, только разжигали гнев герцога.

Однако Людовик постепенно осознавал, что его участие в возможной кампании герцога против льежцев не только будет для него очень унизительным, но и может оказаться крайне опасным. Когда через тайный агентов при бургундском дворе ему сообщили, что самый скверный для него вариант был отклонен, он так раскаивался в том, что сделал это предложение, что решил найти приемлемый выход. Ни он, ни его советники не смогли придумать лучшего решения, чем предложить герцогу заложников. Какова бы ни была цена, коннетабль, герцог Бурбонский, его брат Карл и архиепископ Лионский заявили о своей готовности взять на себя эту роль, и король немедленно сообщил герцогу, что после подписания мира он готов оставить ему в качестве заложников самых ценных людей из своей свиты, а сам отправится в Компьень, чтобы принять необходимые меры против льежцев[89].

Однако это предложение лишь еще больше разожгло гнев и недоверие герцога Бургундского. На Совете последний гневно заявил, что король обязался лично сопровождать его в Льеж и что у него не будет никаких угрызений совести, если он заставит его выполнить свое обещание. Большинство снова советовало ему не забывать о выданных им гарантиях безопасности и довольствоваться договором, но герцог упрямо твердил: "Что он мне обещал, то и должен выполнить!"

Такова была опасная ситуация, в которой оказался Людовик вечером в четверг 13 октября — ситуация, с которой ему было тем более трудно смириться, что он знал, что ответственность за нее лежит только на нем. После ужина он послал Карлу Бургундскому малиновый плащ и серебряные штопоры, сопроводив это, возможно, самыми добрыми словами в своем репертуаре. Его люди сообщили королю, что охрана у его дверей была усилена. Придворные были так напуганы, что никто из них не осмеливался говорить с государем иначе, как громким голосом, боясь вызвать подозрения какого-нибудь бургундского доносчика. "Король очень боится, что его заключат в тюрьму силой, и все его приближенные тоже". В ту ночь Людовик не мог заснуть; он снова и снова перебирал в уме всю информацию, которая могла бы ему пригодиться, все средства, все уловки, которые, казалось, давали ему шанс избежать опасности. В какой-то момент он даже надел охотничий костюм, в которым думал бежать, но вскоре отказался от этой идеи.

Забыл ли он, когда с такой готовностью бросился в объятия герцога Бургундского, что два его агента уже подстрекали льежцев к восстанию? Коммин убежден в этом. Король приказал им вернуться? Этот приказ не был передан? Они намеренно проигнорировали его? Невозможно ответить на эти вопросы с уверенностью, поскольку единственная информация, которой мы располагаем на этот счет, — это информация, предоставленная самими событиями. Поэтому не исключено, что в глубинах своего бессознательного Людовик по собственной воле решил забыть его. Несмотря на страх, который выдавал его изменившийся голос и очень не королевская осанка, несмотря на крайнее волнение, которому он явно подвергался, и несмотря на то, что он не переставал просить своих спутников о совете и поддержке, возможно, опять же бессознательно, что он никогда не был так счастлив. Он был по горло в воде, и только его хитрость могла теперь вытащить его из беды. 13 октября, когда он даже не знал, будет ли он жив на следующий день, он нашел способ написать герцогу Милана: "Мы собираемся заключить выгодный мир".

И вот на рассвете 14 октября, посреди многочисленных опасностей в Пероне, король увидел проблеск надежды благодаря человеку, который, как и он сам, превыше всего уважал интеллект.

Герцог Бургундский также провел бессонную ночь. Он даже не потрудился раздеться и лег в постель лишь на короткое время, только для того, чтобы снова начать метаться по комнате. На рассвете он все еще высказывал самые мрачные угрозы и, казалось, был на грани принятия бесповоротного решения. Один из его камергеров, которому едва исполнилось двадцать лет, но который уже завоевал себе место советника, пытался успокоить его гнев и отвлечь от мрачных планов. Уже рассвело, когда ему наконец удалось убедить своего господина, что если король согласится подписать договор и сопровождать его в Льеж, то он будет удовлетворен. Этим мудрым советником был не кто иной, как Филипп де Коммин, сеньор де Ренескюр.

Затем он поспешил доставить королю послание, которое, возможно, было не первым.

Это сообщение дало Людовику самую ценную информацию, которую