временем все и наладилось бы, да пришла беда, откуда не ждали. Неделю назад купец Толстиков предъявил к оплате вексель на десять тысяч рублей, выписанный от имени покойного Павла Афанасьевича.

— Получается, хозяйка не знала, что ее покойный муж занял такую большую сумму?

— Если вы хотите услышать мое мнение, то я скажу, что Павел Афанасьевич вообще никогда не занимал денег, ни маленьких, ни больших. Его любимое выражение: берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Нет, я не верю, что он занял такую сумму.

— Он ничего не планировал, например, расширение производства или торговли, может быть какие-то новые проекты?

— Я ничего подобного не слышал.

— Может у него была любовница?

— Бог с вами, пан Штейнберг, он на Серафиму Дмитриевну надышаться не мог, а вы такое…

— Хорошо, этот вариант тоже отбросим. Что говорит сам Толстиков?

— Он приходил два раза, предлагал решить этот вопрос другим способом.

— Как это другим способом?

— Сначала предложил Серафиме выйти за него замуж, а когда она отказалась, предложил обменять вексель на трактир. Вроде предложение выгодное, поскольку трактир не стоит таких денег, но хозяйка не согласилась и просила ее больше не беспокоить по этому поводу, поскольку вексель подложный, сам купец — аферист.

— Она так и сказала — «подложный»?

— Да. Она заявила, что Павел Афанасьевич никогда не занимал денег у Толстикова. В итоге купец опротестовал вексель и послезавтра состоится суд.

— Дело сложное, Серафиме Дмитриевне нужен опытный адвокат.

— Она уже обратилась к Залесскому.

— Ваш соотечественник?

— Марек неплохой человек, вот только слишком осторожный, он хочет все решить миром, боясь вызвать неудовольствие богатых и сильных. Он не стремиться докопаться до истины, а старается убедить своего клиента, что худой мир, лучше доброй ссоры. Вот и в случае с Серафимой Дмитриевной он советует признать вексель и договориться о рассрочке платежа, тем более что Толстиков готов пойти на уступки и существенно снизить сумму долга.

— Купец готов отказаться от части долга? Это что-то новое, Вацлав Каземирович. Хорошо, я все понял, спасибо за откровенность.

Вечером за ужином Штейнберг изложил Соколову все, что узнал от старого поляка.

— Этому купцу, который перекупил поставщиков у Серафимы, нужно переломать ноги. — Вынес суровый вердикт Соколов.

— Ты уже его сыну все ребра пересчитал в той драке.

— Черт, знал бы ранее…

Что он собирался сделать, Соколов так и не озвучил, а Штейнберг не стал интересоваться.

— Оставим это, Виктор. Думаю, на сей раз обойдемся без радикальных мер. У меня есть план по запуску простаивающих заводов, но это может подождать несколько дней. Сейчас главное — разобраться с этим векселем.

— Я предлагаю набить морду этому Толстикову, и он сразу во всем признается.

— В этом случае ты прав, без принуждения нам пожалуй не обойтись. Завтра с утра я навещу адвоката Гринберга, узнаю все обстоятельства этого дела, а затем решим, как лучше поступить.

…

Ричард Скотт ехал на Урал в скверном настроении. Задача найти хозяина школы Струмилина Сергея Александровича, казавшаяся простой формальностью, обернулась полным фиаско. Указанный в документах петербургский адрес Струмилина на деле оказался пустым местом. Точнее, доходный дом на Невском проспекте стоял там, где ему и положено, даже квартира была, вот только там уже более трех лет проживали совсем другие люди. Владелец дома вспомнил, что года четыре назад квартиру снимал какой-то сибирский промышленник, даже заплатил за два месяца вперед, но, ни разу даже не переночевал. Оставался еще адрес имения Струмилина в Псковском уезде с романтичным названием «Чистые ключи», но и там дела обстояли не лучшим образом. Оказалось, что Струмилин уже насколько лет там не появлялся, и вообще был только один раз в 1794 году, сразу после покупки имения у прежнего хозяина. Беседа с управляющим не только не прояснила ситуацию, но еще больше запутала ее. С его слов Струмилин пробыл в имении всего четыре дня и уехал в Европу, якобы на лечение. На предъявленных управляющему рисунках он не смог опознать своего хозяина, поскольку прошло довольно много времени, к тому же тот был с бородой и усами, а люди, изображенные на рисунках, гладко выбриты. Единственным плюсом была небольшая записка, собственноручно написанная Струмилиным. Это был отказ нового владельца имения посетить уездное дворянское собрание, ввиду срочного отъезда за границу на лечение. Записка была написана по-французски в присутствии управляющего, но так и не была передана по назначению и ее покупка обошлась Скотту в десять рублей. Зачем Скотт купил эту старую записку он и сам толком не мог объяснить, но внутреннее чутье подсказывало ему, что с фигурой неуловимого владельца ювелирной школы что-то не так. Что конкретно, Скотт пока не мог объяснить, но на всякий случай решил, что образец почерка может ему пригодиться. На встрече с Барнсом Скотт ни словом не обмолвился о своих сомнениях относительно личности Струмилина, лишь сообщил своему коллеге, что тот уехал в Европу, предположительно в Карлсбад на воды. К удивлению Скотта Барнс никак не отреагировал на это сообщение, как будто вопрос о хозяине школы уже снят с повестки.

Скотт прибыл в Екатеринбург днем 23 мая 1798 года. По оставленному для него на почтовой станции сообщению он узнал, что комиссия разместилась на постоялом дворе купчихи Казанцевой. Наняв извозчика, он уже через десять минут был на месте и снял комнату под номером десять. Поздно вечером к нему в номер пришел ювелир Алдошин.

— Проходи Сергей Митрофанович, присаживайся к столу. — Сказал Скотт после взаимных приветствий. — Виски будешь?

— Только что в номере у Буланова пришлось выпить стопку коньяка, чтобы поддержать компанию, поэтому сейчас воздержусь.

— Зачем ты к нему пошел?

— Он сам меня вызвал, думал, будем обсуждать работу, а он предложил выпить и стал изливать душу. Ему, видите ли, не оказывают должного уважения в этой глухомани.

Скотт не совсем понял чисто русское выражение «изливать душу», но по последней реплике Алдошина сообразил, что Буланов на что-то жаловался и искал сочувствия.

— А на что он рассчитывал?

— Думал, как всегда его начнут ублажать: днем некая видимость работы, вечером банкет, а по ночам молоденькие