— Вот, вы сами признали, что он его даже не осматривал. Генрих лучше любого врача чувствует, что можно, а что нельзя.

— Сделаю исключение и соглашусь с вами, Генрих Карлович, действительно взрослый человек и может сам решать, сколько ему выпить.

Ты слышал, Генрих, — весело заключил Соколов, разливая шампанское, — твой ангел хранитель разрешает тебе сегодня напиться.

— Не надо переиначивать мои слова, Виктор Алексеевич, я этого не говорила.

Прерывая очередную перепалку, молчавшая до сих пор Анна Францевна встала и подняла свой бокал.

— Господа, я хочу лично поблагодарить присутствующих здесь мужчин за их благородный поступок.

Все встали, чокнулись, выпили и продолжили ужин.

— Генрих Карлович, как вам удалось так быстро разобраться с местной полицией?

— Тут нет никакой моей заслуги, Серафима Дмитриевна, все сделал этот адвокат Гринберг. Кстати, Анна Францевна, я хочу попросить вас забрать свое заявление.

— Мое заявление? Но я не могу этого сделать.

— Поймите, мне неприятно, что ваше имя будет фигурировать в деле, и весь город будет повторять эти гадости.

— Я все понимаю, Генрих Карлович, но я не могу выполнить вашу просьбу.

— Почему?

— Я не писала никакого заявления.

— Как так? Адвокат сказал, что у него на руках заявление, написанное вами собственноручно. Вы нанимали Гринберга?

— Нет, я вообще узнала о том, что вас забрали в полицию только от Серафимы Дмитриевны. У меня были занятия, когда появился посыльный с запиской, и я тут же пошла к директору. Он выслушал меня и сказал, что сам во всем разберется.

— Подождите! — Остановил девушку Штейнберг, — я ничего не понимаю. Какие занятия? Какой директор?

— Анна Францевна работает в ювелирной школе, — решила пояснить хозяйка, — она учитель математики. Директор школы — Густав Францевич Файн.

— Вы учитель математики?

— Вас это удивляет? — Анна, слегка прищурив свои карие глаза, внимательно посмотрела на Штейнберга. — Мой папа преподавал математику в Дрезденском университете, до того, как приехал в Россию. Здесь он обучает мальчиков, а я девочек. Наш директор, Густав Францевич очень щепетилен в вопросах морали и изначально полагал, что учителя и обслуживающий персонал в отделении для девочек должен быть женского пола. Когда возникла проблема с учителем математики, отец предложил мою кандидатуру и после небольшого экзамена меня приняли.

— Это поразительно, — искренне восхитился Штейнберг, — вы должно быть хорошо знаете математику?

— Господа, — опять вмешалась хозяйка, — вы можете проверить это, посостязавшись с Анной Францевной, например, в решении задач.

— Нет уж, увольте. — Открестился Соколов.

— А вот я с удовольствием приму вызов. — Возразил ему Штейнберг.

— Давайте лучше вернемся к этому адвокату, как его…

— Гринбергу. — Подсказал своему другу Штейнберг. — Получается, что его нанял Файн.

— А что вообще произошло в полиции? — Поинтересовалась хозяйка.

— Я и сам толком не понял. Во время нашей беседы в кабинет ворвался Гринберг и заявил, что он мой адвокат, хотя я его не нанимал. Затем он предъявил какие-то бумаги, утверждая, что у него на руках заявление моей невесты Анны Францевны Шторх…

— У тебя с головой все нормально, ты ничего не напутал? — Перебил его Соколов.

— Нет, он именно так и сказал.

— И что было дальше?

— Ничего. Гринберг попросил меня подождать в коридоре и о чем они там говорили, я не знаю. Он вышел через пятнадцать минут, сказал, что все уладил и отвез меня назад. От денег он отказался, сказав, что ему уже заплатили.

— Господа, давайте прекратим эту дискуссию. — Решительно заявила хозяйка. — У адвокатов свои методы работы и если Исаак Соломонович решил, что для дела Анна Францевна должна на время стать вашей невестой, значит, так было нужно. Не будем забывать, что и у него тоже не было времени на подготовку, он действовал экспромтом. Главное, что все утряслось.

— Вы забываете, Серафима Дмитриевна, что работа адвоката стоит денег. Получается, что Файн заплатил за меня, хотя никогда меня и в глаза не видел.

— Почему вас это так беспокоит?

— Понимаете, я с детства привык рассчитывать только на себя. Я всегда жил по средствам и никогда ни у кого не одалживался. У меня есть богатый дядя, который заменил мне отца, и помог отрыть свою мастерскую, но даже с ним я расплатился. Он понял меня и взял деньги, когда я объяснил ему свою жизненную позицию. А что получается сейчас? Вы, Серафима Дмитриевна содержите меня, а Густав Францевич платит адвокату, чтобы вызволить меня из полиции. Это не справедливо.

— Напрасно так разволновались, Генрих Карлович. Мне нравится ваша жизненная позиция, скажу больше — я разделяю ваши взгляды и придерживаюсь тех же принципов. После смерти мужа мне пришлось уволить управляющего и самой вести дела, правда, лучше от этого не стало, но я верю в свои силы, верю, что смогу исправить ситуацию. Если бы не эта вера и поддержка Анны, я бы, наверное, давно все бросила. Местные купцы смеются над нами, но мы не собираемся опускать руки и постараемся делом доказать, что женщины могут работать не хуже мужчин.

— Желание похвальное, но без мужчин все равно не обойтись. — Заметил Соколов. — Вам нужен грамотный инженер.

— Виктор Алексеевич, моя благодарность будет безграничной, если вы найдете мне такого специалиста. — Казанцева допила остатки шампанского. — Господа, мы совсем забыли про торт, давайте пить чай.

Наслаждаясь душистым напитком и нежным, таявшим во рту тортом компания продолжила беседу.

— Генрих Карлович, — начала слегка раскрасневшаяся от выпитого вина юная Шторх, — вы действительно ювелир двора ее императорского величества?

— Я на самом деле ювелир, а вот относительно двора императрицы, это явное преувеличение.

— Ну как же, — возмутился сидевший напротив Соколов, — ты сам рассказывал, что изготовил бриллиантовое колье для фрейлины императрицы.

— Не изготовил, а всего лишь отремонтировал. — Поправил друга Генрих.

— Какая разница? Если они не поленились ради этого заказа приехать к тебе из Петербурга в Москву, значит, слава о твоих способностях уже достигла столицы.

— Виктор, не надо преувеличивать. Колье на самом деле было изготовлено из обычного горного