достаточной квалификацией для того, чтобы улучшить военное устройство России, но их политический и социальный статус был низок и не угрожал интересам русской элиты. К 1680-м годам в рейтарских полках было 47 полковников-иноземцев, а в солдатских – 77, и политический вес самых видных из этих офицеров вырос [Frost 2000: 234; Мышлаевский 1899: 298–299].

Петр тоже привлекал на русскую службу иностранных наемников, которые знакомили русских офицеров и рядовых с последними новинками в области военного дела и обучали их. Эти люди и их дети, родившиеся уже в России, сыграли очень важную роль в реформировании русской армии. Однако при Петре офицерский корпус стал активно пополняться и собственно русскими командирами. Кандидатов на младшие командные должности «рекрутировали» на все тех же традиционных смотрах помещиков. Эти дворяне, а также одаренные простолюдины получали назначение в полк и дальше имели возможность продвигаться по карьерной лестнице. Петр, продолжая политику своих предшественников, лично следил за тем, чтобы дворяне не увиливали от несения военной службы, и во многом благодаря его стараниям русский офицерский корпус стал новой элитой империи. Русские юноши отправлялись для обучения за границу. Были открыты специальные школы, где молодых людей наставляли в инженерном, флотском и артиллерийском деле; России требовалось множество обученных грамоте офицеров. К 1720-м годам царское правительство так сильно полагалось на профессионализм русских офицеров, что лишь треть от общего числа всех полковников в русской армии были иностранными наемниками [Бобровский 1885: 166; Рабинович 1973: 154]258.

Более того, несмотря на то что во главе русских вооруженных сил были и видные иностранные полководцы, с самого начала Северной войны русские офицеры высокого ранга ощущали себя частью общего дела и вместе с царем принимали участие в разработке военных планов. Генералы, старшие офицеры и дипломаты часто все вместе принимали участие в военных советах, обсуждая и координируя как долгосрочные стратегические планы, так и тактику предстоящего сражения, на этих встречах нередко присутствовал и сам Петр. Велись протоколы этих совещаний, которые по сути представляли собой заседания только что возникшего генерального штаба русской армии. По-видимому, поначалу русские офицеры приходили на эти встречи для того, чтобы восполнить недостатки образования и разобраться в тонкостях шведской стратегии; Петр же использовал их для того, чтобы унять разногласия в среде своих сподвижников и заставить всех работать заодно для достижения общей цели [Hellie 1974: 244–245; Fuller 1992: 71–73]. Однако под началом Петра эти военные советы превратились в очень эффективный инструмент управления армией: во время этих споров рождались не просто удачные, но еще и неожиданные для противника замыслы.

После сражения под Нарвой представители русской военной элиты также осуществляли надзор за деятельностью многих иностранных военачальников на русской службе, хотя и не отдавали им приказов. Так, состоявшийся в 1706 году разговор генерал-фельдмаршал-лейтенанта Огильви с Петром о том, следует ли оставлять шведам Гродно, велся в присутствии русских сподвижников царя. Они не только участвовали в военных совещаниях, но и осуществляли коммуникацию между иностранными генералами и русским монархом: всю информацию с поля боя Огильви передавал Петру только через А. Д. Меншикова и А. И. Репнина. Шереметев, который еще до воцарения Петра получил богатый военный и дипломатический опыт, под покровительством молодого царя превратился в выдающегося полководца [Заозерский 1973: 189].

Эти перемены в офицерском корпусе принесли России не только немедленную пользу, но имели и далеко идущие последствия. Отчаянно нуждавшееся в большом количестве новых офицеров царское правительство, по-прежнему набиравшее иностранных наемников, стало все чаще назначать на командные должности русских людей – как знатного происхождения, так и простолюдинов. Русские офицеры обучились многим новым вещам и стали воспринимать себя настоящими профессионалами военного дела. Несмотря на то что офицеров – как младшего, так и старшего командного звена – все равно не хватало, их тактическая и стратегическая подготовка была на высоком уровне. Это обстоятельство сыграло важную роль не только на первом этапе войны, когда была завоевана бо́льшая часть шведских провинций на Балтике, но и в последующих кампаниях. Однако еще более важным итогом этих реформ стало то, что, как задумывал Петр, служба в офицерском корпусе стала обязательным условием принадлежности к русской социальной элите; впрочем, то, что это так, стало очевидным далеко не сразу. Состоявшие на регулярной службе русские офицеры существенно улучшили положение дел в пехотных войсках. Именно в пехоте число офицеров было самым большим, что самым положительным образом сказалось на боеспособности этого рода войск.

При всех этих изменениях Петр вовсе не собирался отказываться от тех преимуществ, которыми уже обладала его армия. Так, например, русская артиллерия давно уже пользовалась заслуженной славой. В России давно имелись центры оружейного производства и собственный артиллерийский корпус (люди «пушкарского чина»); кроме того, еще при прежних правителях вкладывались немалые средства в техническую инновацию огнестрельного оружия [Hellie 1972: 184–185]. Тем не менее Россия все еще закупала большое количество оружия за границей, а ее вооружение собственного производства не было унифицировано, из-за чего возникали сложности и с обучением оружейных мастеров, и с самим производством мушкетов и пушек. После первой осады Нарвы положение дел в этой сфере существенно ухудшилось, так как бесславное поражение русского войска привело к утере всего пушечного обоза из 180 орудий осадной и полевой артиллерии. Тем не менее, когда возглавившему Пушечный приказ А. А. Виниусу было приказано переплавить весь доступный металл, даже храмовые колокола, если нужнo, и отлить для армии новые пушки, все ресурсы для выполнения этой задачи – и людские, и материальные, и административные – у него уже были. Городские ремесленники смастерили лафеты, литейщики переплавили колокола и отлили новые пушки, а Виниус, используя всю власть, полученную от лично заинтересованного в этом процессе государя, добился того, чтобы поставленная Петром цель была достигнута в кратчайшие сроки. В результате уже весной 1701 года русская армия, которой командовал Шереметев, получила в свое распоряжение нужные пушки. Однако это было только начало. Я. В. Брюс, шотландец по происхождению, чья семья в течение уже нескольких поколений жила в России, внес огромный вклад в дальнейшее улучшение русской артиллерии. Главными ее характеристиками были маневренность и мобильность. Благодаря изобретению передвижной мортиры и созданию отдельного артиллерийского полка возрожденная русская артиллерия стала еще более эффективной. Именно она сыграла ключевую роль во взятии Нарвы в 1704 году. Металлургические и оружейные заводы не останавливали работу в течение всей войны, снабжая русскую армию новым (и все более унифицированным) оружием [ВИО 1995, 1: 285]259. Хотя Россия покупала вооружение за рубежом вплоть до 1712 года, вскоре после этого она полностью перешла на собственное производство. Поколение спустя русская артиллерия, согласно свидетельству одного наблюдателя, (все еще) была «единственной областью военного искусства, которой русские предаются со всем усердием и в которой у них есть свои собственные способные офицеры» [Manstein 1968: 44–47, 94–95; Манштейн 2012]. Нечто подобное произошло и с до того малоразвитой текстильной индустрией, которая при Петре, требовавшем, чтобы его солдаты носили мундиры, сшитые из ткани местного производства, пережила экспоненциальный рост.

Преобразование офицерского корпуса, изменение численности и структуры русской армии и даже стимулирование небольшого индустриального сектора русской экономики – все это быстро дало желаемый результат, так как за этим стояли личное участие царя и беспрестанный надзор со стороны его сподвижников. Все эти реформы зиждились на фундаменте, заложенном ранее. Однако в тех случаях, когда подготовительная работа была проделана