всюду, куда мог дотянуться кистью. Когда он рисовал пламя на церемониальной лестнице, ограда внезапно осветилась мигающим синим светом. Сквозь окружавшую нас флотилию протиснулся полицейский катер. Де Луиджи, который очень хорошо знал о его приближении, продолжал рисовать как ни в чем не бывало.

– Что вы делаете? – крикнул один из полицейских.

Де Луиджи обернулся, держа в руках две улики – кисть и банку с краской.

– Я говорю вам чистую правду, – ответил он с торжествующей дерзостью. – Заказ архитектору нового театра вышел из пламени. Я просто превращаю его эскизы в честное высказывание.

– О, так это вы, маэстро, – сказал полицейский.

– Ну что, хотите меня арестовать? – спросил де Луиджи.

– Арестовать вас, снова?

– Я осквернил настенную роспись, – сказал де Луиджи.

– Не уверен, что это можно назвать осквернением.

– Но разве это не ущерб городской собственности? – Де Луиджи, казалось, был смущен и растерян.

– Во время карнавала все причиняют ущерб городской собственности, маэстро. Но на карнавале другие правила. Возвращайтесь через неделю и сделайте то же самое. Вот тогда мы, может быть, вас и арестуем.

Глава 12

Остерегайтесь падающих ангелов

С вершины маленького мостика Леза Марчелло наблюдала, как рабочие снимали последние строительные леса с пятисотлетней церкви Санта-Мария-деи-Мираколи. Последние десять лет, пока шла реставрация, здание было укутано в полотняный кокон, а теперь оно предстало во всем своем великолепии: многоцветная драгоценная шкатулка раннего Возрождения, инкрустированная мрамором и порфиром.

Как дивный самоцвет, эта церковь была спрятана в крошечную нишу в самом сердце столь прихотливого лабиринта улочек, что не знающие ее местоположения люди часто набредали на нее совершенно неожиданно. Вдоль одной стены церкви протекал маленький канал, в воде которого отражалась ее красота – и это само по себе было чудом. Даже Джон Раскин, который терпеть не мог архитектуру Возрождения, был вынужден признать, что это одно из самых «изысканных» зданий Венеции. Не было поэтому ничего удивительного в том, что Санта-Мария-деи-Мираколи, где хранится чудотворная икона, испокон века была любимым местом венчания молодых пар.

Реставрацию финансировала организация «Спасти Венецию», американский благотворительный фонд, деятельность которого имела целью сохранение памятников искусства и архитектуры Венеции. Будучи директором местного филиала фонда, графиня Марчелло в течение последних лет приходила в церковь несколько раз в неделю, чтобы следить за ходом работ. Она активно общалась с мастерами, рабочими, подрядчиками и городскими чиновниками. Иногда она даже взбиралась на леса, чтобы своими глазами увидеть все детали хода реставрации.

Как и все подобные проекты в Венеции, реставрация этой церкви была непростым делом: мало было собрать деньги и отправить реставраторов выполнять свою работу. Венецианская бюрократия никогда не разделяла характерного для спонсоров нетерпения и не видела необходимости в спешке. Бюрократия могла до бесконечности затягивать исполнение любого проекта, если чувствовала хотя бы малейшее посягательство на свою власть и сомнения в своем опыте. Понимая все это, правление фонда «Спасти Венецию» мудро поручило графине Марчелло руководить своим венецианским отделением. Оно также выбрало нескольких венецианских аристократов в совет директоров, включая мужа Лезы Марчелло, графа Джироламо Марчелло.

Графиня Марчелло была спокойной, сдержанно благородной женщиной; она оказалась исключительно ценным приобретением для «Спасти Венецию», ибо была лично знакома с местными руководителями; более того, она многое знала о соперничающих кланах бюрократии и могла поэтому умело ею манипулировать, не ущемляя самолюбия ее представителей. Она безукоризненно владела искусством переговоров в венецианском стиле, который заключался в понимании того, что можно достичь куда большего за чашкой кофе в «Кафе Флориан», нежели за столом в служебном кабинете. В разговорах Леза Марчелло никогда не брала быка за рога, все вопросы решала постепенно, порой окольными путями, и, если руководством фонда овладевало нетерпение, а такое случалось часто, она никогда не говорила об этом венецианцам.

– Такие вещи всегда надо делать приватно, – сказала она, когда я однажды днем пришел в ее служебный кабинет, – и ни в коем случае официально. Например, если «Спасти Венецию» платит за реставрацию картины, то какой-нибудь эксперт из совета директоров может счесть возможным приехать в Венецию и сказать ответственному чиновнику: «Знаете, вам не стоит использовать такое-то химическое вещество». Чиновник подумает, что его критикуют, и ответит: «Но именно это мы хотим сделать». В итоге проект стопорится. Я предпочитаю решать проблемы по-другому, я говорю: «Меня спрашивали, возможно ли то или это». Потом я просто сравниваю две идеи, а не противопоставляю их. Казалось бы, мелочь, но это очень важно. Такова наша натура, наш образ действия, наш способ лавирования. Он мягкий, не напористый. Обычно у чиновника возникает желание обсудить новые идеи с другими экспертами, но только в случае, если об этих идеях ему говорят беспристрастно. И конечно, только приватно.

– Что вы имеете в виду под словом «приватно»?

– С глазу на глаз, – ответила она. – Если при разговоре присутствует кто-то третий, то обстановка перестает быть приватной. Она становится публичной, и чиновник, будучи всего лишь человеком, испытывает смущение.

Обычно фонд «Спасти Венецию» выбирал объекты реставрации из списка, составленного чиновниками, но в случае церкви Санта-Мария-деи-Мираколи с инициативой выступил именно он. Этот проект не значился ни в одном списке. Церковь почернела от маслянистого налета внутри и снаружи. «Спасти Венецию» предложил использовать для реставрации экспериментальные методы, и руководитель ведомства по охране памятников сначала очень резко воспротивился. Он хотел провести всестороннее исследование состояния здания, прежде чем разрешить проведение работ, и это могло растянуться на десятилетия. В конце концов фонд «Спасти Венецию» предложил проводить работу поэтапно: открыть небольшой участок пола, посмотреть, что получится, а затем решить, стоит продолжать или нет. Руководитель согласился, и осуществление проекта началось.

Фонд рассчитывал закончить реставрацию за два года, к 1989 году, к пятисотлетию церкви. Но даже собственные эксперты фонда настаивали на предварительном исследовании состояния церкви, которое продолжалось два года. Специалисты проанализировали пробы всех веществ, входивших в конструкции здания, выполнили масштабный чертеж с помощью лазерных измерений, эхолотом определили толщину стен, а также зарегистрировали их влажность и температуру.

Когда первые мраморные панели были отделены от кирпичных стен, выяснилось, что соль каналов просочилась в пористые кирпичи и проникла в мрамор. Мраморные плиты на 14 процентов состояли из соли. Многие плиты были готовы вот-вот расколоться. Следовало снять каждый кусок мрамора и погрузить в специально изготовленные стальные емкости с циркулирующей проточной дистиллированной водой, чтобы вымыть из мрамора соль.

Реставрация продолжалась не два года, а десять лет и обошлась не в один, как планировалось, а в четыре миллиона долларов. Но теперь все это не имело значения. Восстановленная и засиявшая во всем своем блеске церковь стала шедевром реставрации и образцом успешного сотрудничества на всех уровнях. Этот проект был самым амбициозным из всех, когда-либо осуществленных любым из тридцати частных комитетов, занимавшихся реставрацией в Венеции.