может начать спуск с небес до тех пор, пока птичка не пожелает ему спокойной ночи.

Возможно, без этих слов и луна никогда не взойдет на ночные небеса, а мы распрощаемся с мечтами о наших снах.

Наше случайное заочное знакомство и одновременно совершенное незнание этой птички, чья песня стала таким важным атрибутом дня, пробудила глубокую симпатию в наших сердцах. Иногда, когда мы проводим церемонию у священного огня, она удостаивает нас вступительной песней. На нас обрушивается девятым валом тишина, когда мы слушаем ее чревовещательный призыв, который, кажется, долетает до нас издалека в течение одной трели. И если у вас уши на макушке, то можно услышать, как вдалеке еще один ее сородич поет восходящим тоном песню для своей части огромного леса. Все выглядит так, как если бы каждая из них отвечала за пение в своих окрестностях, чтобы все с благодарностью засыпали.

Слушая ее, мы сгораем от любопытства ― как бы узнать ее настоящее имя. В нашем страстном стремлении принадлежать ей лазейка для нашего внимания продолжает расти. Мы заметили, как она улетает в сентябре вместе с дикими гусями и туристами. Ее отсутствие ― знак изменения продолжительности светового дня, когда все вокруг купается в золоте, а на западном небосклоне луна занимает место солнца. Наши ноги начинают спрашивать о носках и мокасинах, и первые яблоки уже готовы к тому, чтобы их сорвали.

Вся эта близость с местом, где мы живем, проистекает от любопытства, являющегося приглашением волшебству открыться, когда наступит время. Однако если бы я сказала, что эта птица ― американский дрозд, распространенный на северо-западном тихоокеанском побережье Канады и улетающий на зимовку осенью, вдохновились бы вы такой поэтической хореографией жизни?

Отдавая должное уважение тому, что недоступно нам, мы сохраняем способность удивляться. И именно это удивление поддерживает наше чувство ответственности за вещи, которые находятся под нашим контролем. Это своего рода постепенное обучение требует от нас оставаться на своем месте, жить в течение всех времен года в близких отношениях с насиженным местом, так, чтобы познать его благоухание и характерные особенности, предпочтения и дары. В таком случае знание приобретается всей глубиной нашей приверженности. Мы можем неспешно приближаться к окружающим, уважая то, что является по своему существу непостижимым в самом центре нас всех.

Олицетворение двусмысленности

Сон учит нас быть любопытными, предлагая бесконечно много двусмысленностей. Хотя мы привыкли всегда смотреть в суть предметов, чтобы была ясность, сны действуют одновременно на нескольких уровнях, заставляя нас диверсифицировать наши точки зрения. Люди часто задают мне вопросы примерно следующего содержания: «Этот сон о моем конфликте с моим партнером или персонаж в моем сне ― аспект меня самого?» Но двусмысленность и отсутствие возможности встать на чью-либо сторону отвечает на альтернативные вопросы необычным, безальтернативным «Да».

Двусмысленность, или желание удержать одновременно под своим контролем сразу все перспективы, ― глубинная сущность компетенции снотворчества. Она учит нас, что истории многогранны, и по мере того, как мы начинаем лучше разбираться в них, у нас появляется способность удерживать все увеличивающееся число разнообразных перспектив здесь и сейчас.

В вышеприведенном примере вполне могло оказаться, что сон спровоцирован взаимодействием с вашим партнером наяву, но также вполне возможно, что он представляет аспект себя самой, с которой мы находимся в конфликте. Если мы считаем, что видим друг друга только через призму нашего восприятия, тогда различие каким-то образом пропадает.

Взрослый человек, прошедший через обряд инициации, учится выстоять во времена неопределенности, воплотить неоднозначность и оседлать парадокс. В сновидении умение сдерживать натиск противоположностей жизненно важно. Мы позволяем противоречиям обсуждать их мифические доводы до тех пор, пока парадокс сохраняется, ― то есть пока гармония не будет найдена. Пока у творческого третьего решения не возникнет возможность появиться.

Но нашей современности вскружили голову двойные стандарты: мы создаем и поддерживаем оппозицию в политике, религии, по расовым и гендерным признакам и, возможно, что самое коварное, в образовании. Мы начинаем обучать молодежь способам отчуждения с самого начала, преподавая им предметы, как отделиться друг от друга, обращая особое внимание на разделение по категориям. Эта тихая, вероломная форма Экзотизации ― «отчуждения от себя» ― взращивается в нашем мыслительном процессе. Мы учим, что, какой бы ни была наша внутренняя категория, она отличается от тех, а зачастую и превосходит, что находятся снаружи. Вся наша социально-экономическая система власти основывается на таком фракционном мышлении.

Вообразите образовательную систему, которая трактует все предметы не по отдельности, а как составляющие одно целое.

Увязывание предмета обсуждения с огромным единым целым создает «точку входа» для всех типов учеников. Так, например, читая детские сказки, мы одновременно знакомимся с изображением образов и практикуемся в этом; знакомимся с переплетом книги на тактильном уровне; мы узнаем о том, что дерево должно вырасти, прежде чем из него сделают бумагу, на которой напишут текст сказки; и изучаем, какое влияние на окружающий лес может оказать вырубка всего лишь одного дерева; затем сами сажаем дерево и осознаем, как трудно его вырастить; и мы распеваем песни, чтобы помочь нашим саженцам быстрее пустить корни.

Целый год уроков и практических занятий может быть полностью посвящен одному такому циклу обучения. Возможно, это потребует нашего полного участия в нем, иначе мы упустим связь с историей. Во время длительного обучения нам придется непосредственно соприкасаться с окружающей природой, перед которой мы в неоплатном долгу. Мы станем более пристрастно относиться к сохранению, восполнению и выражению благодарности. В такой благодарности мы будем лучше понимать нашу собственную принадлежность. Мы увидим более ясно те конкретные способы, освоив которые, возможно, будем полезны своей малой родине и своему народу, и мы обязательно поделимся нашими дарами со смутным ощущением того, где они сливаются с большим танцем жизни. Мы нацелены отдавать от себя больше, чем берем от того, что дается нам так беззаветно.

Работа по разрушению барьеров между вещами ведет нас от враждебности к близости. Мы начинаем замечать приверженность к нашим идеологиям, механизмам, которые мы задействуем, чтобы держать других на расстоянии от своей жизни. Вместо того чтобы размахивать флагами своей веры и превосходства над другими с помощью того, что поэт Леонард Коэн называет «эмоциональный